– Эй ты! – заорал я.

Толку, понятно, никакого, да я и не ждал толку. Просто сорвалось с языка.

Грузовик удержался на дороге, только накренился так, что одно колесо повисло в воздухе. Из кабины осторожно выбирался водитель.

Вокруг было тихо, мирно. На западе по еще темному небосклону метались зарницы. В воздухе та свежесть, что бывает только ранним летним утром, пока не взошло солнце и на тебя не обрушилась жара. Справа на улице еще горели фонари – яркие, неподвижные в полнейшем безветрии.

«Чудесное утро, – подумал я, – в такое утро просто не может случиться ничего худого».

На шоссе по-прежнему было пусто – только я да водитель грузовика, его машина наполовину сползла в канаву, придавив мою. Он направился ко мне.

Подошел, остановился, свесив руки, поглядел на меня круглыми глазами.

– Что за чертовщина? – сказал он. – На что это мы напоролись?

– Понятия не имею, – ответил я.

– Вашей машине досталось, уж не взыщите, – продолжал он. – Я доложу, как было дело. Убытки вам возместят.

Он стоял передо мной, точно в землю врос и никогда уже не сдвинется.

– Надо же – споткнуться о пустое место! Тут же ничего нет! – сказал он. В нем разгоралась злость. – Нет, черт подери, сейчас я докопаюсь, что там такое!

Он круто повернулся и зашагал туда, где мы налетели на невидимое препятствие. Я пошел за ним. Он глухо ворчал, точно разъяренный кабан.

Шагая по самой середине шоссе, он наткнулся на ту же невидимую преграду, но теперь он уже себя не помнил от бешенства и не собирался отступать – он все рвался вперед, я никак не ждал, что он пройдет так далеко. Но в конце концов непонятная помеха все-таки остановила его, и секунду он стоял, нелепо наклонясь, упираясь всем телом в пустоту, и упрямо переступал ногами: как будто работали хорошо смазанные рычаги, тщетно силясь сдвинуть его еще хоть на шаг вперед. В утренней тишине громко шаркали по асфальту тяжелые башмаки.

А потом загадочный барьер задал ему жару. Его отшвырнуло прочь – будто внезапным порывом ветра свалило с ног, и он покатился кувырком по шоссе. Наконец он влетел под задранный в небо нос своего же грузовика и там застрял.

Я подбежал к нему, выволок за ноги из-под машины и помог подняться. Он был весь в кровоточащих ссадинах – ободрало асфальтом, – одежда разорвана и перепачкана. Но злость как рукой сняло – теперь он попросту перепугался. Он с ужасом глядел на дорогу, будто ему там явилось привидение, и его била дрожь.

– Там же ничего нет! – сказал он.

– Скоро день, пойдут машины, а ваша торчит на самом ходу, – сказал я. – Может, выставим сигналы, фонари, что ли, или флажки?

Тут он словно опомнился:

– Флажки.

Залез в свою кабину, вытащил сигнальные флажки и пошел расставлять их поперек шоссе. Я шагал рядом.

Установив последний флажок, он присел на корточки, вытащил платок и стал утирать лицо.

– Где тут телефон? – спросил он. – Надо вызвать подмогу.

– Кто-нибудь должен сообразить, как снять этот барьер, – сказал я. – Скоро здесь набьется полно машин. Такая будет пробка – на несколько миль.

Он все утирал лицо. Оно было в пыли и в смазке. И ссадины еще кровоточили.

– Так откуда тут позвонить? – повторил он.

– Да откуда угодно, – сказал я. – Зайдите в любой дом, к телефону всюду пустят.

А про себя подумал: ну и ну, разговариваем так, будто на дороге нет ничего необыкновенного, просто дерево упало поперек или канаву размыло.

– Послушайте, а как называется это место? Надо же им сказать, где я застрял.

– Милвилл, – сказал я.

– Вы здешний?

Я кивнул.

Он поднялся, засунул платок в карман.

– Ладно, – сказал он. – Пойду поищу телефон.