– О, не знаю, – мрачно говорит Бакстер. – Мне это подозрительно напоминает «попроси друга».

Асанти поворачивается к нему.

– Я видел по крайней мере одну переписку инцелов о том, чтобы похитить женщину и держать ее в неволе, чтобы насиловать и истязать. Сразу же говорю вам: нет, этот человек на самом деле ничего не сделал, однако граница между фантазиями и их воплощением очень тонкая.

Куинн закатывает глаза. Он определенно считает, что граница между хорошо осведомленным коллегой и заносчивым выскочкой-всезнайкой также очень тонкая.

– Так почему ты считаешь, что это совершенно другое дело? – спрашивает Гислингхэм.

– В том-то все дело, – поспешно говорит Куинн. – Даже если этот задрот и сделал что-то, каковы шансы того, что это была Фейт? Это мог быть абсолютно кто угодно, черт возьми. Мы даже не знаем, где живут эти недоноски…

– Посмотрите на ник последнего пользователя, – тихо говорит Сомер.

Все смотрят на нее, затем на экран.

– Что, на этот YeltobYob? – говорит Куинн, так ничего и не поняв.

Бакстер оборачивается к Сомер.

– Это же просто имя, разве не так? Ну, как у того типа с Би-би-си, как там его…

– Алан Йентоб[24], – подсказывает Эверетт. – Это не одно и то же.

Но Сомер качает головой.

– Это вообще не имя, – говорит она. – Его нужно читать задом наперед. «Yob» – это «boy», «мальчик». А «Yeltob» – «Botley», «Ботли», оксфордское местечко.

В саммертаунской средней школе звонит звонок, возвещая об окончании урока. В классе рисования вдоль длинного стола, проходящего под окнами, ученики скатывают листы бумаги и убирают краски и кисточки. На улице по серому небу несутся низкие тучи.

Учитель останавливается за спиной у Саши Блейк. Та, похоже, не слышала звонок. А если и слышала, то, в отличие от своих одноклассников, не торопится успеть на следующий урок. Откинувшись назад, она изучает свой натюрморт акварелью, написанный с композиции, размещенной на столе посреди класса. Белая фарфоровая миска со сливами и лимонами и бледно-голубая ваза с веткой форзиции. С краю листа Саша оставила мазки различных оттенков пурпура. Красновато-лиловые, синевато-бордовые; ни один из них не совпадал с цветом фруктов, лежащих в миске и веткой.

– А у тебя неплохо получается, Саша, – говорит учитель.

Ему лет тридцать семь, соломенные волосы слегка начинают редеть, на клетчатой фланели рубашки катышки от долгой носки. Обручального кольца нет.

– У тебя хороший глаз. Тебе следует подумать о том, чтобы сдать экзамен по второму уровню сложности.

Наконец Саша оборачивается и поднимает на него взгляд.

– Есть одна книжица, которая может тебе понравиться, – неуверенно начинает учитель. – «Натюрморт» А. С. Байатта – там есть замечательное место о том, как точно передать цвет слив, как запечатлеть то, что они буквально светятся. Если честно, на самом деле я именно поэтому составил такую композицию…

Он уже собирался перейти к делу, но тут одна из двух девушек, задержавшихся у дверей класса, произносит:

– Во имя всего святого, Саша! Шевелись же!

Саша оборачивается и поспешно встает. Она протягивает руку за сумкой, и ее длинный темный хвостик падает вперед на плечо.

– Простите-простите-простите! – кричит она своим подругам и быстро собирает вещи. – Просто немного отвлеклась!

– Ну да, – усмехается вторая девушка, – как будто раньше этого никогда не случалось.

Саша улыбается и закидывает сумку на плечо, бросив на учителя, все еще стоящего за ее стулом, взгляд, наполненный наполовину извинением, наполовину облегчением. За девушками с грохотом захлопывается дверь, но учитель еще слышит их голоса, удаляющиеся по коридору.