Эверетт беспокойно ерзает.

– Но Фейт по-прежнему утверждает, что никакого нападения не было. Как мы можем начать расследование, если она не говорит нам, что произошло на самом деле?

– Нам просто остается надеяться на то, что она передумает, – замечает Бакстер, похоже, взявший на себя прежнюю роль «того, кто указывает всем на очевидное».

Снова молчание. Молчание оценки ситуации. Размышления.

– Итак, как, по-вашему, нам следует разыграть эту партию? – Это уже Куинн.

Я собираюсь с духом.

– Мы начнем с того, что еще раз допросим Фейт. На этот раз официально – и настойчиво. Полагаю, мне не нужно напоминать вам о том, что действовать нужно крайне осторожно, однако от этого никуда не деться: необходимо выяснить, кому, помимо родных Фейт, известно истинное положение дел.

– Я могу еще раз проверить социальные сети, – предлагает Бакстер. – Посмотреть, есть ли что-нибудь – быть может, она посещает какие-либо форумы подростков-трансвеститов… В первый раз ничего не выскочило, но я особо и не искал.

– Замечательная мысль, Бакстер! – подхватывает Гис, судя по всему, стремящийся применить на практике последнюю тему «Поддержание обратной связи» («будьте позитивными, обращайтесь по имени»; уж я-то должен знать, в свое время меня также посылали на эти проклятые курсы).

– Да, согласен, – говорю я. – И посмотрим, удастся ли проследить отца.

Гис кивает и делает пометку.

Я обвожу всех взглядом. Только один из присутствующих еще ничего не сказал.

– Есть какие-либо мысли, констебль Асанти?

Констебль задумывается, и делает он это не спеша. По крайней мере, молчание его не пугает.

– Нет, – наконец говорит он. – Думаю, мы все предусмотрели.

Эверет и Сомер сидят в машине напротив дома 36 по Райдал-уэй. Внутри никаких признаков жизни. Пять минут назад в дверь стучал почтальон, но никто не ответил. Констебли еще видят его, он у соседнего дома, разговаривает с пожилой женщиной с чихуахуа, заливающейся истошным лаем у нее под мышкой. Сомер корчит гримасу: такая была у ее бабушки, когда Сомер была маленькой. С тех пор она ненавидит маленьких сварливых собак.

Сомер смотрит на часы.

– В колледже сказали, что Фейт заболела, так что она должна быть дома. И, определенно, мать уже должна была уйти на работу.

– И забрать с собой очаровательную Надин, – тяжело замечает Эв, открывая дверь машины. – Так что давай сплюнем через левое плечо и будем надеяться, что нам повезет больше, чем почтарю.

Женщины проходят по дорожке к входной двери. Улица совсем опустела, если не считать двух галок, раздирающих какую-то свежую жертву дороги, определить которую невозможно. Не самый веселый знак.

Эв звонит и ждет. Затем звонит снова, на этот раз дольше.

– Я ничего не слышу.

– Подожди минутку, – говорит Эрика. – Вероятно, она пытается рассмотреть, кто это. На ее месте я поступила бы именно так.

И действительно, вскоре слышатся звуки шагов, и дверь открывается. Но медленно и чуть-чуть.

– Что вам нужно? – Лицо ее отмыто, но глаза по-прежнему красные. Она кутается в тот же самый старый, потрепанный свитер, словно в смирительную рубашку. – Мамы дома нет.

– Мы хотели поговорить с тобой, Фейт, – говорит Сомер. – С тобой одной, если ты ничего не имеешь против. Это очень важно.

– А разве мама не должна находиться рядом?

Эв качает головой.

– Вам никто не нужен, если только вы сами этого не хотите. Вы – жертва. Не преступник. Вы не сделали ничего противозаконного.

Она делает упор на последние слова, стараясь заставить девушку посмотреть ей в глаза. «Мы на твоей стороне – мы хотим помочь».