Сквозь пучки осенней травы я увидела скрюченного как кузнечик мужчину, он сидел, плотно прижав ступни к бедрам. Длинные белые пальцы сжимали ружье. Это был учитель. Откинув волосы с глаз, он низко пригнулся, прячась от пуль. Я возмутилась, как можно так трусить, когда ты и Даррелл в такой опасности!
Я обошла его. Руперт Джиллис даже и не заметил. Его уши ничего, кроме выстрелов, не различали.
Теперь мне приходилось двигаться еще с большей осторожностью.
Еще шаг. Я прижалась к земле и перестала дышать.
Кто-то остановился рядом и приставил мне к носу дуло ружья.
Я подняла голову и увидела, что это ты в меня целишься.
LXXXIII
Ты жив.
Твое лицо бледно. В глазах ужас. Ты опустил ружье.
– Джудит?
Ты назвал меня по имени. Не мисс Финч. Я встала на ноги.
– Что ты здесь делаешь?
Твои глаза смотрели попеременно то на меня, то на ущелье. Ты больше разозлен или напуган?
– Пожалуйста, иди домой, – сказал ты. – Это место не для тебя. Тебя ранят, и я не смогу…
Вдруг твое внимание переключилось, и ты стал похож на охотничью собаку, которая нюхает воздух.
Ты выглядел так, будто застрял в ночном кошмаре. Наверное, мне следовало бы тебя пожалеть, но я была так счастлива, что ты живой.
– Пожалуйста, иди домой, – повторил он. – Пожалуйста.
Ты что, действительно думаешь, что я тебя преследую? Я чуть не рассмеялась.
Я замотала головой. Домой мне не хотелось. Наверное, мне и надо было рассмеяться, ведь теперь я жена, свободная как птица.
Каждый выстрел заставлял тебя оглядываться назад, туда, где бойцы, рискуя собой, поднимались, стреляли и снова прятались.
– Лукас, – донесся до нас чей-то негромкий голос, – у нас почти закончились патроны.
Ты повернулся на голос, но я тебя опередила. Схватив твою руку, я потянула тебя к твоему отцу. Ты сопротивлялся, но не слишком сильно. Сработал эффект неожиданности. Ты шел. Согнувшись, мы пробирались сквозь траву. Я крепко сжимала твою руку, мозолистую и горячую, мокрую от пота, с волосками на тыльной части. От счастья у меня кружилась голова, в небо черными клубами поднимался дым, свистели пули, а твоя рука была в моей.
Ты остановился и попытался выдернуть ее.
– Что я делаю? Джудит, я не могу с тобой уйти!
Мне ничего не оставалось делать, и я почти по-звериному замычала:
– Ихем!
Получилось довольно внятно.
Ты встал как вкопанный и уставился на меня. Пойдем, и я удивлю тебя не только моим голосом.
Я снова взяла тебя за руку, и ты послушно пошел вперед.
И тогда я раздвинула траву и показала тебе твоего отца, твоего бродягу-отца, который так ярко разыграл свою собственную смерть.
LXXXIV
Сначала ты его не узнал. Ничего удивительного. Потом отец увидел тебя. Увидел, что я держу тебя за руку. Увидел, каким ты стал высоким и складным.
– Лукас.
Ты уставился на него, потом на меня. Ты сверлил меня взглядом, переводя глаза с моего рта на платье, будя во мне самые страшные воспоминания. И ты начал понимать, вернее решил, что понимаешь. Твои губы изогнулись от ужаса. Я стояла перед вами обоими как голая. Мне хотелось юркнуть в заросли и бежать отсюда сломя голову.
В своих мыслях я не заходила так далеко.
Я убила тебя. Убила твою жалость ко мне. Снова убила твоего отца в твоих глазах. У меня нет языка, и я не могу проглотить ту желчь, которая во мне скопилась. Вот стоишь ты, вот на корточках сидит он, вокруг нас рвутся снаряды, а в голубое октябрьское небо, как осенние гуси, поднимаются крики раненых.
LXXXV
Один крик я узнала. Даррелл. Он ранен.
Мы с мамой и папой так привыкли к плачу Даррелла, что почти на него не реагировали. Папин сорванец, мамин любимчик, кудрявый крикун. Какая досада, что симпатичная мордашка досталась именно сыну. Об этом обо всем я размышляла, пока бежала от тебя и