И у психоаналитиков есть все основания полагать, что для человека именно травматический (шире – фрустрационный) опыт является основой сознания, мотивацией для развития высших психических функций. Человек, помещённый в идеальные условия, не развивается. Человек, лишённый неприятных воспоминаний, утрачивает способность к вытеснению, то есть к разграничению сознательного и бессознательного. А без вытеснения на границе Оно не сформируется тонкая плёнка Я. То есть хтоническое филогенетические наследие приматов так и не покроется тонким налётом человечности.

Ведь с чего начинается наша интеграция в культуру, в общество? С воспитания, то есть с запретов, то есть с фрустрации. С мягких (и не очень) травм. И, что не снилось ни одной собаке Павлова, следом за травмой тут же следует вознаграждение. Неудивительно, что нейронные связи заплетаются в гордиевы узлы. Издержки социального отбора.

Но и здесь наш вид изобрёл новое эволюционное средство для стремительного ускорения интеграции в социум при одновременном снижении травматической нагрузки. У других высших приматов внешний опыт ранних лет – это взаимодействие не столько с природой, сколько с другими представителями стаи, с обществом. У человека разумного взаимодействие с социумом развито до предела за счёт использования абстрактной знаковой системы (речи). После рождения мозг человека «дозревает» ещё долгое время – и на его неокрепшие нервные центры обрушивается шквал звуковых раздражителей, каждый из которых несёт определённый смысл.

Кормление, забота, материнская ласка, наказания за шалости, первые шаги, обучение базовым навыкам – всё сопровождается словами. Это приводит к форсированному усложнению структуры нейронных связей. Мозг записывает не столько информацию о конкретных событиях, сколько словесный «шум» вокруг этих событий. Постепенно этот шум становится фундаментом для абстрактного мышления.

Нейронная сеть всё время адаптируется. Адаптация заключается в оптимизации структуры нейронных связей (без изменения тел нейронов). Воспитание – основной механизм социальной адаптации. Воспитание сопровождается речью родителей и эгоцентрической речью ребёнка [18].

Таким образом, мы приходим к разграничению понятий «мозг» и «психика». Мозг – это соматический субстрат, материальная основа для формирования связей между нейронами. Психика – это структура связей между нейронами, отражающая опыт взаимодействия субъекта со средой. Психика в этом смысле является экстрацеребральной, надстройкой по отношению к нейрофизиологическому базису. Психика не сводится к мозгу. Помести человека в другие социальные условия – получишь человека с другой психикой.

Поэтому вы можете выжечь плохие нейронные связи. А как вы будете выжигать плохие социальные связи? Тоже с помощью химии? Ну разве что вы эту химию подмешаете в вино своим недоброжелателям.

Итак, прямое воздействие на мозг сопряжено с массой непредсказуемых побочных эффектов. Без сомнения, в ближайшие лет десять нейрофизиологи порадуют нас новыми открытиями. Но нам-то хочется решить свои психосоматические проблемы именно сейчас. И желательно без выпадения целых кусков своего опыта, памяти, личности.

Итак, мы закрыли тему прямого химического воздействия на нейронную сеть. Но можно попытаться уговорить нашу психику. В прямом смысле. И делать это будет не психоаналитик, а сам субъект.

В предыдущем параграфе мы упомянули неокортекс. Это кора больших полушарий, состоящая из нескольких слоев нейронов. Интеллект, речь, абстрактное мышление, творчество и другие