В целом верно, подумал Ральф. Вот только Клодию никак не назовешь проблемой или препятствием. Ральф положил книжку на кровать, с трудом преодолевая желание пролистать назад и прочесть другие отрывки. Дневник он аккуратно прикрыл халатом, стараясь уложить все так, как было до его прихода. Оставалось надеяться, что Джем не бросила поверх свой волосок, чтобы подловить назойливых любителей порыться в чужих дневниках.

Ральф устроился на мятой постели, ничуть не похожей на аккуратную кровать Клодии, которую та заправляла с неизменным педантизмом. Каждый день Клодия стелила чистое белье, а подушки расставляла в строго определенном порядке. Один из лифчиков Джем завалялся в складках одеяла. Простой черный лифчик, без украшений и уже не новый. Ральф поднял его и взглянул на ярлык. 75D! Малютка Джем оказалась не такой уж маленькой. И где только она прячет грудь? Иное дело Клодия. Ее грудь прекрасно соответствовала всей худощавой, бесплотной фигуре. Даже в специальных лифчиках она не выглядела пышной и аппетитной. Ральф вдруг понял, что соскучился по настоящей женской груди – мягкой и упругой, по истинному воплощению женственности. Другие части женского тела казались порой излишне агрессивными – того и гляди, укусят или прищемят. Но только не грудь.

Положив эластичную вещицу на колени, Ральф сжал руку в кулак и сунул его в одну из чашек. Кулак с легкостью вошел туда, оставив немало свободного места. Бог ты мой, подумал Ральф, Джем, должно быть, относится к числу тех, кого Клодия именует «умелыми маскировщиками». Всякий раз, когда Ральф возражал против попыток назвать ту или иную женщину толстой, Клодия заявляла, что он пал жертвой умелой маскировки. И что под искусно накрученным шарфом или особо подобранным свитером кроется целая гора жира. Просто он, как мужчина, слеп к подобным хитростям. Возможно, Клодия права, подумал Ральф, восхищаясь вместимостью этого простенького лифчика. Он и не подозревал, что у Джем такая грудь!

Ральф положил лифчик на место, в складки одеяла. Возня с этой вещицей не прошла даром – он явно почувствовал возбуждение. Хорошо еще, обошлось без эрекции!

Искушение задержаться в комнате Джем было велико. Ральфу нравилась царящая здесь атмосфера женственности и уюта. Ему хотелось посмотреть, что она хранит в ящиках стола, понюхать ее дезодорант, прочесть все дневники и узнать, что Джем делала в те времена, когда они еще не были знакомы. Ральфу хотелось забраться в ее постель и улечься под одеяло, хотелось ощутить ее запах и тепло присутствия.

Вместо этого он неспешно встал и расправил одеяло. Затем проверил, не осталось ли в комнате следов его пребывания, и вышел в коридор.

Вернувшись к себе в спальню, Ральф попытался придумать какое-нибудь конструктивное занятие – из тех, что не требовали выхода из дома и вообще не предполагали излишней траты сил. Однако мысли его все время возвращались к отрывкам из дневника Джем. Что значили эти ее слова про сон и судьбу? Что еще написала она про них со Смитом? А главное, что еще написала она про него, про Ральфа? У него вдруг возникло стойкое ощущение, что жизнь вот-вот должна утратить привычную простоту.

Шевон иногда казалось, что тело ее было не чем иным, как машиной по производству волос. Она знала, что с возрастом лицо покроется морщинами, что шевелюра поседеет, а кожа утратит свою упругость. Чего она не ожидала, так это нескончаемого прибавления волос на всем теле.

Даже на больших пальцах ног, на мясистой их части, стали пробиваться крохотные пучки волос. Дальше, разумеется, шли сами ноги. Но это беспокоило Шевон меньше всего: волосатые ноги не считались в обществе чем-то ужасным. Даже модели выходили на подиум с небритыми ногами.