Он ушел на пенсию. Она стала старосветской помещицей, которая целыми днями придумывала ему блюда, терла и мыла все в квартире, создавала уют. Он сидел с утра за огромным письменным столом, курил свою трубку, работал, иногда смотрел в ее сторону прищуренными от дыма, по-прежнему синими глазами. Никогда Мария не видела человека, который за всю жизнь не стал ни капельки менее красивым. Наоборот, все украшало ее Васю. И седина, и полнота, и умные морщины. Наверное, это был самый счастливый период в жизни Марии Ивановны. Она даже перестала тосковать по нерожденному ребенку. Мечтала лишь об одном. Умереть раньше него. Мария боялась, что его смерть она вынести не сможет.

Но у него грехов было больше. И бог слишком прямолинейно понимает, что такое казнь. Он казнил именно Василия. Не подарил ему тихой спокойной смерти.

Однажды летом к ним приехала племянница из Киева поступать в МГУ. Хорошая, красивая девочка. Мария учила ее правильно одеваться, готовить, гордилась ею, возила на экзамены. Катя поступила. Осталась жить у них. На выходные приезжал ее жених, который служил в армии в одной из подмосковных частей. Сначала Мария стала замечать нервный, встревоженный взгляд жениха, которым он смотрел на Василия. А потом сама увидела. Этот нестерпимо синий, прищуренный взгляд мужчины, о котором мечтали все встреченные им женщины. Мужчины, которого боготворила жена. Он смотрел на Катю так, как будто впервые в жизни увидел олицетворение красоты и неземного, обошедшего его счастья. Только преданное сердце Марии смогло выжить, увидев то, что она прочитала в его глазах. Это первая, настоящая любовь Василия, которую он и не надеется пережить. Никто не смог бы гореть в этом открытии, в этом огне. Только кроткая и верная Мария Ивановна.

Перед своей казнью Василий вышел из дома, сходил на ближайший рынок и купил у грузина медную настенную тарелку с чеканной Нефертити.

– Это ты, – сказал он Кате.

Выпил бутылку водки и упал, захрипев. Три дня он умирал в коридоре районной больницы, дожидаясь очереди в палату. Метался на серых казенных простынях, звал Катю и Нефертити. Марию он так и не заметил. Умер, не открывая глаз…

Мария Ивановна прожила в больнице одиннадцать дней. Родила одиннадцать детей. Ее привезли сюда одинокой, истерзанной, нищей старухой. А на кладбище для бедных она приехала богатой матерью большой семьи, рожденной от самого любимого мужчины на свете.

Хоронили ее соседки. Положили в гроб, надев красивое и яркое платье, на голову не стали завязывать старушечью косынку, приспособили шляпку с вуалью. Положили на грудь не цветы, а шоколадные конфеты, чтобы матери по дороге в рай было чем кормить своих детей.

Когда Карину в очередной раз кто-то доставал разговорами о своих бедах, у нее в ответ была такая шутка: «Ой, ну чем я тут помогу? У меня самой тяжелая шизофрения».

– Выслушай просто, – обычно отвечали ей. – Напиши мне, что ты думаешь. Ты же такой отзывчивый человек, не то что остальные. Люди – злые, они только радуются чужой беде.

Карина иногда и смеялась, и плакала, рассказывая подруге или родителям, в какой плотный переплет она вновь попала.

– Ты понимаешь, папа, – говорила она потрясенно. – Ася влюбилась в Игоря по снимку в Интернете. Они живут в разных странах. Она вдвое старше его. Он состоит с ней в переписке, потому что она посылает ему деньги на помощь животным. А по поводу любви она мучает меня! Она пишет каждые пять минут, что она плачет. И – хоп! – выкладывает снимок своего лица в слезах. У меня ее плачущих изображений уже целая галерея. Потом она пишет, что ее надо утешить, потому что у Игоря – рана. И опять фотографии: его порезанный палец, забинтованная нога. Он так, наверное, вызывает у нее жалость, чтобы получать больше денег. Он – здоровенный, нигде не работающий мужик. Но я же не могу не реагировать! Пыталась ей не отвечать, так мне ее подруги стали писать: почему ты такая черствая? Ася теперь плачет из-за тебя.