Вепря обязательно нужно было взять живым, в противном случае вся их суета впустую. Ватажка выберут нового, ватага продолжит свой опасный промысел, а самое главное, что «землеройка[14]», засевший, то ли в Городской Страже, то ли у порубежников, будет цел и невредим. А, вот, против этого они категорически возражали!

Разбойники, они и есть разбойники. Не такое уж и доходное у них ремесло, больше опасное, поскольку ни стража, ни порубежники излишней мягкостью не страдали. Да, и купеческий люд не лыком шит, тоже «обласкать» охотников на своё добро горазд. Потому и промышляют больше на таких вот, типа Нарада, начинающих и мелких торгашах-лоточниках. А вот свой, который по-тихому за резаны и ногаты начинает «сучить нитку» на сторону врага, должен быть выловлен обязательно! На такое дело никогда не жалели ни сил, ни средств. Хазар в скором темпе «потрошил» едва очухавшегося татя, нимало не беспокоясь о его здоровье. Через полчаса он уже вызывал виману.

– Лошадь распряги да коней отвяжи, – бросил он Нараду. – Сами найдут, куда им прибиться. Не тащить же их с собой.

– А с этими что? – выполнив распоряжение, кивнул Нарад на свежих покойников.

– Зверьё здешнее разберётся, – оскалился в хищной улыбке Хазар.

…Капитан Старки с сержантом сидели в крошечном кабинетике, обсуждая ситуацию, в которой оказались остатки землян. Стоило ли сидеть в медвежьем углу, дожидаясь, пока солдаты от безделья начнут себе на задницу приключений искать? Какой резон ставить под удар всех выживших из-за нескольких болванов? Ну, уж нет!

– Что ты предлагаешь, Ян? У тебя, вроде, более полная информация.

– Только то, сэр, что надо идти на службу к государству.

– Неплохая идея, но навряд ли, они согласятся, – капитан скептически скривил губы.

– Прошу прощения, сэр. Я думаю, они понимают сложившуюся ситуацию и лишняя головная боль им тоже ни к чему. Завтра назначена встреча с главой порубежников Сапсаном. Если  договоримся, с Советом Старейших на эту тему он сам переговоры проведёт.

…Спустя неделю после этого разговора Камински стоял и глядел в окно резиденции Главы Порубежной Службы на пейзаж, задёрнутый снежной завесой. Медленно падающие крупные хлопья первого снега напоминали ему далёкое детство, когда пятилетним малышом его впервые привезли на хутор в гости к дедушке. Тот встретил их на двуколке, запряжённой двумя сытыми битюгами.

– Могли бы и на машине подъехать,– укорила мать, подавая ему баул и сумки с городскими гостинцами. – Вы так дзецько[15] простудите, тату[16].

– Ты ему ещё грелку сунь, – дед поднял Яна крепкими руками, глянул в глаза. – В нашу породу, значит, зимно[17] нипочём.

Он на миг прижал его к груди, дохнув запахом табака, и усадил на мягкое сиденье. Недовольная мать села рядом. Прикрыв их  меховым пологом, дед молодецки расправил усы и гикнул лошадям. Мимо поплыли островерхие каменные дома, башенка с большим циферблатом,  идущие по своим делам люди.

Цоканье копыт по брусчатой мостовой скоро сменилось глухим перестуком, они свернули с шоссейки на грунтовую дорогу, нырнувшую в лес. Высокие ели, словно закутанные в снежные шубы, стояли в торжественном молчании. Прямо перед лошадиными мордами сиганул заяц и они шарахнулись, испуганно всхрапывая. Как же он испугался тогда! И заревел, вцепившись в руку матери, а отец стал сердито отчитывать его, называя трусишкой.

Только дед, обернувшись, неожиданно подмигнул внуку и, сунув пальцы в рот, засвистал, как разбойник. Лошади застригли ушами и побежали бойчее, а Яну стало весело. Отпустив мамкину руку, он с интересом стал вертеть головой, разглядывая юрких синичек и красногрудых снегирей. Через час, когда они подъезжали к хутору, повалил снег и он ловил его одетой в варежку ладошкой.