– Не хотите поработать стажером в финансовом отделе… – он назвал самое крупное, жутко богатое предприятие нашей области. – Я могу вас рекомендовать. Испытательный срок два месяца и зарплата, увы, пять тысяч рублей. После испытательного срока – десять тысяч. Что скажете, Виктория?

Я ничего не могла сказать. Хлопала глазами и не верила своим ушам.

– Виктория?

– Буду стараться, – просипела я.

У мужа была зарплата пятнадцать тысяч. А у меня – стажерки – десять! Обалдеть!

Кроме зарплаты Виктора, в наш семейный бюджет входила еще пенсия Максима Максимовича. Однако ему требовались дорогие лекарства, на которые улетала не только эта пенсия, но и ощутимая часть Витиной зарплаты. Какие-то лекарства можно было получать бесплатно. Для этого приходилось дежурить в аптеке, выстаивать в очередях, мотать нервы. Виктор сказал отцу, что бесплатный сыр отменяется, мы будем покупать необходимые препараты за их реальную стоимость. Это было, конечно, правильно и очень благородно. Но мои родители ночевали бы в очередях, не позволив детям тратить на то, что могут добыть сами.

Я на крыльях прилетела домой. Бросилась на шею мужу, рассказала про работу, про грядущую зарплату.

– Разве тебе не хватает? – спросил Виктор холодно.

Мне не хватало. Мне не хватало катастрофически. Не на шпильки-булавки, не на тряпки – я вполне могла обходиться минимумом нарядов и салоны красоты не посещала. Мне не хватало на ту жизнь, о которой мечтала.

Виктор продолжал спрашивать:

– Если ты можешь учиться и работать, то почему ты не можешь учиться и рожать?

Так могла бы рассуждать деревенская старуха, чей кругозор не простирается дальше околицы, но не молодой современный мужчина. Даже моя мама не торопила нас с внуками.

– Ребенок никуда не денется, ведь мне не сорок лет, – ответила я. – Не хочу рожать только потому, что могу рожать, не хочу нищету плодить.

У Виктора заходили желваки на скулах.

В семейной жизни одно из самых тяжелых испытаний – это когда нет общей радости. Я ликую, а он кривится. Он требует, а мне его требования кажутся абсурдными. И ведь я не воспринимаю себя отдельно от мужа. Мы – один организм. Правая рука не может не понимать левой. Бред какой-то! Конфликт правой и левой рук.

Я разревелась и в очередной раз сказала, что он не понимает меня. И это непонимание – как нанесение глубокой раны.

– Кто кого больше ранит, еще вопрос, – возразил Виктор.

Отдел, в который я пришла работать, назывался туманно – финансовый. В нем числились два сотрудника: Эдуард Филиппович и Нонна Эдуардовна. Начальник, Эдуард Филиппович, произвел на меня впечатление скользкого типа. Не могу сформулировать конкретно, что в этом подчеркнуто элегантном пятидесятилетнем мужчине было скользким. Да весь он! Его слова, жесты, мимика, манера обращения – «голубчик» – невзирая на пол человека. Искусственный и скользкий, как леденец, сваренный в химических красителях. Нонна Эдуардовна, красиво стареющая дама, восприняла меня в штыки. Прищур, колющий взгляд, поджатые, искривившиеся в усмешке губы. За что, спрашивается? Потом я поняла, что у начальника с Нонной были шуры-муры – в прошлом. Ныне их высокие отношения представляли собой игру в благородных господ: он, бывший любовник, выказывает ей подчеркнутое уважение. При этом истово заботится о семье, где растут два сына-подростка, и ходит налево. Она, Нонна, свято оберегает спокойствие его семьи, но время от времени дергает за веревочки, на которых висит старый возлюбленный. Не забывай про привязь!

Во всем этом киносериальном уродстве я разобралась не сразу. Но неожиданно совершила ход, который превратил Нонну Эдуардовну из моей недоброжелательницы в относительно спокойную презирательницу – что, мол, эта девчонка – тьфу!