– Тогда почему ты не идёшь за ней?

– Потому что занят.

В его тоне раздражение. Взбесившийся океан раздражения.

– Разве… Я знаю, чем ты занят, и безмерно благодарна, но… объективно, есть вещи поважнее.

– Какие, например?

– Ей нужна помощь. Нет, она в ней нуждается.

– Я не могу разорваться. К сожалению, на всех меня не хватит.

– Альфа…

Его аж передёргивает. Интересно вот, насколько сильно он ненавидит своё имя, настолько же сложно мне его произносить. Он называет меня «Седьмая», и это просто номер, то есть, вещь обезличенная и успокаивающая тем, что временная. Каждый из нас, хочет верить, что всё это выживание когда-нибудь закончится.

– Альфа, она беременна.

– Сочувствую.

У меня шок, и, видимо, поэтому я сижу с открытым ртом. Где Рэйчел? Пусть посмотрит на него сейчас! И пусть вспомнит все свои песнопения в его адрес. Как она там говорила? Он помогает всем? Он заботится, поэтому его любят? Он даёт людям чувство безопасности?

Его рука стёсывает кусочки дерева с будущей стрелы с явным остервенением.

– Ты должен ей помочь… Все так считают, все этого ждали… ждут.

– Боюсь, на этот раз не получится.

– Что… и ребёнка своего тебе не жаль?

Охотник прекращает стругать прут, который явно испорчен – он уже вдвое короче его обычных стрел.

– Какого ещё «своего» ребёнка?

– Она беременная, Альфа! – мои нервы тоже не железные.

– А я тут при чём? – вспыхивает он.

– Ты? Ты…

Мне кажется, я задыхаюсь. Все слова разбежались, и собрать их во что-нибудь вменяемое мне удаётся не сразу.

– Вы спали в одной хижине! Все это видели!

– Ты месяц спала в палатке Леннона. Мне что, озаботиться ещё и тем, что ты беременна? Лучше не надо! Беременность и роды в этом лесу ты точно не переживёшь, и, боюсь, на этот раз я буду бессилен!

Он орёт. Если у него и был какой-нибудь хитрый план, то теперь вся деревня в курсе, что он вполне вменяем.

У меня трясутся руки. И я уже, оказывается, давно рыдаю. Только теперь заметила.

Он швыряет испорченный прут в костёр, вынимает новый и берётся за него. Пока я молчу, дело спорится – будущая стрела похожа на будущую стрелу.

– Рэйчел говорит, что… ты отец.

– Забавно, – хмыкает. – Рэйчел знает обо мне больше, чем я сам.

Я начинаю рыдать ещё сильнее. Слёзы просто душат.

– Это не ты?

– Это не я.

Интересно вот: от плохих новостей я расстраиваюсь, но держу себя в руках. А стоит обрушиться новостям хорошим – и выдержке конец. Слёзы, как горная река.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Я просто… мало помню…

Мой нос полон соплей и дышать приходится ртом, а поскольку вся эта беседа – эмоциональный предел, из меня иногда вырываются некрасивые хлюпающие звуки.

– Только сегодня, а точнее, сейчас, Рэйчел объяснила мне… что такое… ну, секс. Мы ничего такого с Ленноном не делали! И… я помню об этом настолько мало… да ни черта я не помню! Вообще, ничего! Поэтому, думаю, у меня этого и в прошлой жизни не было.

Он замирает. Смотрит прямо перед собой на тонкие лучи света, сочащиеся из изгороди, потом медленно поворачивает голову, и мы оба зависаем в глазах друг друга.

– Ты не девственница.

У меня мороз по коже. И приступ неукротимых слёз в миг вылечен.

– Тебе откуда знать?! – выпаливаю я.

Его глаза сужаются. Такого выражения на его физиономии я ни разу ещё не видела. Даже дышать перестаю в предвкушении того, что он ответит.

– Ложись спать. Этой ночью мы уходим.

MotionSickness – PhoebeBridgers

На мне куртка и рюкзак. В рюкзаке только лекарства. Всё тяжелое у него: наша одежда, спальники, мачете, запасы еды, палатка, нож, копьё, бутылки с водой и туалетные принадлежности. И всё равно я еле ноги волоку.