– Тайна, – облегчённо вздохнула Машка.

Дед ушёл, а она достала из-за спины Гришку, посадила на колени и прижала к груди. Хорошо-то как!

Сколько бы гровел ни размышлял, но похоже, особь его, гровела, оберегает. Это стало понятно, когда к ним в жилище зашёл старый охотник. В том, что это был именно зверолов, гровел понял сразу – походка осторожная, но в то же время лёгкая, взгляд зоркий, внимательный, да и тело хоть и старое, но весьма крепкое. Ошибиться он не мог. Когда-то и сам был одним из таких…

Охотники, как этот гость, гнали его совсем недавно два дня по болотам и непроходимым чащам. А потом загнали в подвал полуразвалившегося жилища и схватили.

Гровел инстинктивно кинулся за широкую спину своего спасителя, вцепился дрожащими пальцами в его одеяния и выдал единственно выученный за сегодня звук «Ма!»

И охотник ушёл.

А гровел снова оказался прижатым к спасителю и снова услышал чёткие удары его сердца. Было необычно приятно и спокойно.

И странно. Никто и никогда его не оберегал. Молодые сознания его типа особо не ценились, и их временные тела легко пускались в расход. А он перерождался много, очень много раз…

Спаситель учил его говорить, часто повторяя одно и то же слово «Ма», от чего гровел сделал вывод – это имя. Осталось понять чьё – спасителя, или ему дали такое прозвище?

Машка порылась в шкафу, нашла старую ночнушку, что носила в детстве и надела на Гришку. Он охотно нацепил наряд, сел рядом с ней и доверительно уставился на Машку.

С соседнего дома послышалась громкая музыка, так резко разорвавшая тишину в доме, что и гровел, и она сама непроизвольно вздрогнули. У соседа опять гулянка, опять будут не спать всю ночь, горланить песни, кричать и ругаться до утра. Сосед Иваныч – мужик склочный, скупой. Машке он не нравился, но мамка всегда говорила – живи тихо, никто тебя не тронет. И если Машка встречалась с Иванычем на улице, старалась прошмыгнуть мимо, бросая тихое: «Здрасте». Не нравился ей Иваныч. Было в нем что-то гадкое и злобное – в его крадущихся движениях, цепком хитром взгляде, скрипучем, вечно недовольном голосе. И жена ему была подстать – низкорослая толстая тётка Нинка. Машке не раз доставались от неё насмешки и оскорбления, даже если рядом была её мать. Нинку Машка боялась даже больше, чем Иваныча, особенно после того, как на мамкиных похоронах Нинка, не стесняясь никого из гостей, предложила отправить Машку в дом престарелых, потому что никого у неё больше не осталось.

Машка закрыла окна, задёрнула шторы, села рядом с Гришкой и тихо попросила:

– Скажи мама?

Зависть

Рано утром Иваныч зашёл в чужой двор словно к себе домой. Хотел подкараулить Машку у крыльца, зайти в дом, но наткнулся на старенький замок. Машка уже встала и ушла к скотине. Он пошарился по окнам, ничего не увидел и сел на крыльцо. Ждать.

Нинка влетела во двор, бегло огляделась, кивнула мужу:

– Где?

– Скотину убирает, – недовольно ответил Иваныч. Достал из кармана дешёвую папиросу, закурил, стряхивая пепел прямо на крыльцо.

Нинка пробежалась по двору, присмотрелась. Ловко перебрала пустые ведра, быстренько сунула в карман крышки от банок, что сушились на заборе. Покопалась бы ещё, но тут появилась Машка. Увидев соседей, девушка съёжилась, насупилась и молча прошла мимо.

– Чего запираешься?

Недовольный тон Иваныча напугал Машку больше обычного.

– Чего прячешь-то? – подскочила Нинка. Близко подскочила, заставила смотреть себе в глаза. – А? Чего?

– Ничего, – буркнула Машка.

– Иди открывай! – Нинка подхватила Машку за локоть и легонько подтолкнула к крыльцу.