– Вы не ошибаетесь, – подтвердил комендант.

– Может быть, вы стали их плохо кормить? – насмешливо предположил я. – Или в камерах завелись привидения? Честно говоря, я буду рад любой версии, которая покажется моему начальству мало-мальски логичной. Меньше всего на свете мне сейчас хочется сидеть в ваших болотах до Последнего Дня года.

– Вас можно понять, – согласился комендант.

Ни одна черточка не дрогнула в его лице, но мое чуткое сердце сладко замерло. Я почувствовал, что сэра Андагуму охватило неописуемое облегчение. Выходит, я был достаточно убедителен, разыгрывая роль одуревшего от собственной важности столичного чиновника, которому необходимость инспектировать какую-то провинциальную каторжную тюрьму кажется не только противной работой вроде мытья посуды, но и почти смертельным оскорблением.

Я постарался продолжать в том же духе, дабы не испортить впечатление. Нумминорих косился на меня с искренним восхищением, время от времени переходящим в легкий испуг – а ну как это и есть мое истинное лицо? Сам-то он все больше помалкивал и правильно делал. Парню вряд ли удалось бы мало-мальски правдоподобно изобразить самодовольного идиота – совершенно не его амплуа.

Наконец нам сообщили, что наши комнаты готовы, и мы можем почистить перышки, пока готовят ужин.

Я с удовольствием повторил свою глупую шутку касательно яда, который, дескать, непременно попадет в наши тарелки, бедняга комендант сделал вид, что ему смешно, я ухватил задремавшего в углу Друппи за мохнатое ухо, и мы с Нумминорихом отправились приводить себя в порядок.

Сначала нам пришлось довольно долго кружить по коридорам, потом подниматься по лестнице, потом – снова спускаться, так что вскоре я окончательно перестал ориентироваться в пространстве. На всякий случай я послал зов Нумминориху:

«Ты запоминаешь дорогу?»

«Разумеется, – невозмутимо откликнулся он. – Было бы что запоминать».

«Ну, значит, моя жизнь в твоих руках, дружище. В случае чего тебе придется взять меня за ручку и проводить к выходу. И учти, на сей раз я не шучу. Я действительно вполне способен заблудиться в этом грешном лабиринте».

– Это потому, что ты пытаешься запомнить дорогу, как все, – глазами. А я запоминаю ее носом, – смущенно объяснил Нумминорих после того, как очередной младший служащий распахнул перед нами тяжеленную, обитую каким-то красноватым металлом парадную дверь гостевых покоев и ушел.

– Каждый участок обитаемого пространства имеет свой особенный аромат, – добавил он. – Жаль, что ты не можешь различать эти запахи. Иногда они бывают чудо как хороши.

– Действительно жаль, – согласился я. – Но еще хуже, что я чувствую себя совершенно беспомощным в этих грешных коридорах. Убить пару дюжин человек – это запросто, а вот выйти во двор – только если очень повезет.

– Ничего, Макс, я тебя не брошу, – пообещал Нумминорих. – Слушай, а ничего себе комнаты, правда?

Я пожал плечами, снисходительно оглядывая просторный, уставленный громоздкой старинной мебелью зал, в дальних углах которого обнаружились две двери, ведущие в спальни.

– Не совсем в моем вкусе, слишком уж пафосно. Ну да ладно, переживу. Лишь бы не выяснилось, что в Нунде всего одна ванная, да и та находится при кабинете господина коменданта.

– Ужас какой, – содрогнулся Нумминорих, оглядываясь по сторонам. – Да нет, не думаю, что все так плохо. Теоретически, двери в ванную должны быть в спальнях.

– Ну тогда пошли поищем. Ты же у нас нюхач, тебе и карты в руки. Кстати, а вода пахнет?

– Разумеется. Все в Мире как-нибудь пахнет, Макс. Я бы с удовольствием одолжил тебе свой нос, честное слово.