Оценивая этот митинг, Пол высказал мнение, что Бек «знает верный диагноз, но вряд ли понимает, каким должно быть правильное лечение». Проблема состоит в том, «что слишком многим сегодня нужна религия». И обусловлено это, на его взгляд, «нарастающим ощущением, что в культуре царит безнравственность».

– Почему вчерашние события меня не пугают? Слушайте все! – возгласил Пол. Разговоры и звон тарелок стихли. – Подобные люди теперь – наша единственная надежда. Только они могут спасти нашу страну. К тому же их больше, чем нас.

– Какие люди? О ком вы? – спросил кто-то.

– Люди, которые верят в Бога.

Это заявление всех ошеломило. С тем же успехом можно было сказать хасидам в Вильямсбурге, что единственные достойные спасения люди – баптисты из соседней церкви.

Пол продолжал:

– Пробуждение религиозности сродни философской морали. – Послышались одобрительные возгласы. – И сейчас самое главное – избавиться от кретинов в обеих политических партиях. От кретинов, которые с дьявольским упорством уничтожают страну.

– Страну? – вмешалась пожилая дама. – Весь мир!

Из присутствовавших на собрании объективистов Айрис Белл знала Рэнд лучше всех, поэтому я с нетерпением предвкушал знакомство с нею. Она не была участницей «Коллектива», как Гринспен, однако на протяжении пяти с лишним десятилетий Рэнд была для нее как свет в окошке. К тому же у меня сложилось впечатление, что эта дама мыслит очень независимо, а значит, сможет обрисовать мне полную картину происходящего.

Айрис хотела (по крайней мере, не отказывалась) дать мне интервью, однако все время переносила встречу. У нее было много дел. Среди прочего, она организовывала ежемесячные собрания «Junto» – группы либертарианцев и объективистов, которую основал и финансировал Виктор Нидерхоффер, дилер по опционам и писатель. У меня уже был похожий опыт с Яроном Бруком, чей секретарь Курт Крамер игнорировал мои электронные письма и телефонные звонки, словно не в меру заботливая мамаша нежной восточной красавицы. Но на Айрис я возлагал большие надежды. Совсем недавно она возмущалась тем, как цензура Института Айн Рэнд сократила интервью, которое она дала для «Устной истории» Рэнд. В новом интервью она смогла бы высказать все как есть.

Объективисты, собиравшиеся в манхэттенской кофейне, выказывали особенное почтение к Айрис, потому что она, подобно живой нити, связывала их с Рэнд. И для меня встречи с теми, кто лично знал Рэнд, были ценнейшим источником информации: они помогали получить верное представление о мировоззрении рэндианцев. Я заметил, что представители старшего поколения, в том числе Айрис, обычно рассматривали характер Рэнд и людей из ее окружения независимо от идеологии объективизма, которую поддерживали всем сердцем. От этого доверие к ним младших соратников возрастало, а лично для меня, независимого стороннего наблюдателя, – и ценность собраний с их участием.

Айрис было лет семьдесят, однако годы пощадили ее, и было ясно, что во времена знакомства с Рэнд, сорок с лишним лет назад, она была настоящей красавицей. По профессии графический дизайнер, в те далекие времена Айрис оформляла обложки для брошюр, которые Рэнд издавала вместе с Натаниэлем Бранденом, пока они не разругались. Имя Айрис мимоходом упоминается в биографии Рэнд, написанной Энн Хеллер.

За те несколько раз, когда я присутствовал на собраниях, у меня сложилось впечатление, что Айрис не в восторге от Института Айн Рэнд и его руководителей: похоже, ее сильно раздражало, что институт вцепился в наследие Рэнд мертвой хваткой. Однажды во время беседы после очередного собрания Айрис заметила мне, что дневники и записные книжки Рэнд, опубликованные институтом, подверглись цензуре. Дженнифер Бернс в своей биографии Рэнд, вышедшей в 2009 году, оценивает изъятые фрагменты как «существенные и проблемные».