Маленькая Анна росла пацанкой, проводя время за чисто мальчишескими играми, , лазая по заброшенным гаражам и домам, забираясь на чужие участки, расположенные за городом, где семья Уэйн снимала маленький домик на две недели каждое лето, чтобы дать возможность детям, весь год дышащим выхлопными газами во дворах у магистрали и не видящим солнца из-за загораживающих его высоток, впитать немного природы.

Когда девушка выросла и пошла в институт, ничего не поменялось. Она так же общалась только с парнями, которые считали ее «своим парнем» и никогда не делали попыток сблизиться. Да и она была не против таких отношений, считая, что семейная жизнь только портит, а в материнстве вообще нет ничего привлекательного. Конечно, у нее были поклонники, но кроме пары ночей, проведенных обычно на их территории, – к себе она приглашала гостей неохотно – им ничего не светило.

Сейчас, смотря на пламя в печурке, освещающей комнату в простом деревянном коттедже, стоившим несколько миллионов в неделю, она вспоминала те самые волшебные две недели, которые проводила за городом. Дом, который могла позволить себе их семья, и в подметки не годился этому, но в нем был небольшой камин, где отец каждый вечер разжигал огонь, и они всей семьей садились на полу, ели нажаренные матерью специально к вечеру сладкие пирожки с яблоком и клюквой и запивали теплым молоком, купленным у бабушки-соседки после вечерней дойки. Это были те самые два часа, пока они не разбегались по своим комнатам, когда они все вчетвером были настоящей семьей.

– Эй, не спишь? – взлохмаченная голова Мэта заглянула к ней в комнату. Глаза были зажмурены, видимо, чтобы не увидеть чего-нибудь лишнего.

– Заходи, – рассмеялась девушка и села на кровати.

Было только семь часов вечера, но солнце уже садилось, а здесь, среди высоких елей, было совсем темно.

Они провели все выходные, не выходя из дома. Еду им привозили сразу на весь день, и оставалось только разогреть ее в микроволновке. Пару раз молодой человек предлагал разжечь во дворе гриль и самим пожарить мясо, но Ариана отказывалась – было так тепло и хорошо внутри, что не хотелось вылезать на улицу.

К вечеру воскресенья, когда она внезапно поняла, что скоро придется возвращаться в город, девушка загрустила. Она только-только начала оживать и даже согласилась прогуляться до местного озера, находившегося где-то за лесом, а уже пора была ехать обратно, чтобы снова попасть в свой теплый кокон комфорта, из которого так трудно, оказывается, выбраться.

Они вышли из дома почти в шесть часов вечера и пошли по тропинке, подсвеченной рядом тусклых фонарей, создающих романтическое настроение, и Ариана пожалела, что не питает никаких чувств к молодому человеку, идущему рядом. Да и он, она была уверена, отвечал ей взаимностью, никогда не претендуя на что-то большее, чем просто дружба. Так они дошли до озера. Здесь, над огромной водной гладью, еще светило солнце, отбрасывая красно-оранжевые лучи на покрытую мелкими волнами поверхность, и гулял слабый ветер, словно только ради приличия развевающий их спутанные после обеденного сна волосы.

Здесь, стоя на берегу, ей показалось, что она оживает. Как будто это огромное природное творение, дышащее и волнующееся, разбудило в ней дремавшую до этого дня энергию.

– Я не хочу уезжать, – прошептала девушка и заплакала. Она не помнила, когда последний раз что-то доводило ее до слез, а сейчас не могла остановиться.

Мэт все устроил. Один звонок – и он договорился о липовой справке из больницы, в которой врач напишет, что Ариана Уэйн больна. Второй звонок – и аренду домика продлили еще на неделю, приняв, заодно, заказ на доставку еды. Самое главное – два больших сырых куска мраморной говядины, вылежавшей достаточно времени, чтобы буквально таять во рту.