Когда Барбара и Таймулла постучали в дверь, никто не открыл. Под праздничным венком они нашли звонок и позвонили. Теперь им повезло больше, так как внутри дома они услышали: «Хамфри, дорогой, ты можешь открыть?» Через мгновение множество замков были переведены из положения «закрыто» в положение «открыто», дверь распахнулась, и перед Хейверс и Ажаром предстал отец Анжелины Упман.

Таймулла рассказал Барбаре, что Хамфри Упман был управляющим банком, а мать Анжелины – детским психологом. Он, правда, не упомянул, что мужчина был расистом, однако это сразу стало понятно. Его выдало выражение лица. Это выражение называлось «все соседи могут идти к черту»; ноздри Упмана раздувались, и он заблокировал дверь, как будто боялся, что Ажар сейчас ворвется в дом и вынесет фамильное серебро.

– Чем обязан… – произнес он, и было понятно, что он знает, кто такой Ажар, хотя и не очень понимает, кто такая Барбара.

Хейверс взяла ситуацию в свои руки, показав ему свое удостоверение.

– Хотелось бы поговорить, – пояснила она, пока тот пристально изучал документ.

– И что нужно от меня полиции?

Хамфри вернул удостоверение, но не открыл дверь, продолжая блокировать ее своим телом.

– Разрешите войти, и я с удовольствием объясню вам, – сказала Барбара.

Он подумал секунду и, показав пальцем на Ажара, сказал:

– Этот останется здесь.

– Сильно сказано, но это не лучшее начало для нашего диалога.

– А мне ему нечего сказать, – ответил банкир.

– Это хорошо, потому что ничего говорить и не нужно.

Барбара размышляла, сколько еще времени может занять этот спор на пороге, когда за его спиной раздалось:

– Хамфри, что слу…

Голос женщины замолк, когда через плечо мужа она увидела в дверном проеме Ажара.

– Анжелина пропала, – обратился к ней Таймулла. – Ее нет уже целый месяц. Мы пытаемся…

– Нам хорошо известно, что она пропала, – вмешался Хамфри Упман. – Давайте я вам все объясню – так, чтобы не было недопонимания. Если бы наша дочь умерла, то есть если бы она сейчас была мертва, это не имело бы для нас никакого значения.

Хейверс хотела спросить у него, всегда ли он испытывал такие теплые отцовские чувства по отношению к дочери, но не успела.

– Впусти их, Хамфри, – сказала мать Анжелины.

На что он, не глядя на нее, произнес:

– Мусору не место в этом доме.

Барбаре пришло в голову одно милое простонародное выражение, но она понимала, что его слова не относятся к ней. Целью его грубости был Ажар.

– Господин Упман, если вы будете продолжать в этом же роде…

Госпожа Упман прервала ее:

– Впусти их, Хамфри.

Тот помедлил – совсем чуть-чуть, просто чтобы показать жене, что позднее ей придется ответить за свои слова, – затем развернулся на каблуках и позволил ей распахнуть дверь и дать им войти. Миссис Упман провела их в гостиную, изумительно декорированную, однако без каких-либо признаков вкуса хозяйки. Было видно, что это работа профессионального декоратора. Через большие французские окна был виден сад – светильники, освещающие дорожки, фонтан, статуи, пустынные клумбы и лужайка.

В углу комнаты стояла елка – еще не украшенная, но было очевидно, что их приход оторвал Рут-Джейн именно от этого занятия. На полу были разложены гирлянды, а на камине стояла коробка с украшениями.

Она не предложила им сесть – не предполагалось, что они задержатся надолго – и спросила:

– У вас есть основания предполагать, что моя дочь мертва?

Это было произнесено голосом, начисто лишенным эмоций.

– Она с вами связывалась? – спросила Барбара.

– Когда она связалась с этим человеком, – косой взгляд на Ажара, – мы прекратили с ней всякое общение. Она не хотела понять нас, а мы не понимали ее. Поэтому мы отказались от общения с ней. – Миссис Упман обратилась к Таймулле: – И что же, она все-таки ушла от вас? Ну, а чего еще можно было ожидать?