Джек насухо вытер Макса, одел в пижамку, отнес в постель и честно прочитал сыну две главы из «Чарли и шоколадная фабрика». Макс ловил каждое слово, завороженный, Эмма на правах взрослой девочки читала самостоятельно. Она лежала в кровати, увлеченная последней сказкой Лемони Сникета[5] о сиротах Бодлер. Грейс присела рядом и полчаса делала наброски. Это было ее любимое время суток – работать в тишине в комнате старшей дочери.

Джек дочитал главу. Макс умолял его прочесть еще одну страничку, но Джек остался непреклонен. Он сказал, что уже поздно, и Макс нехотя согласился. Они поболтали еще пару минут о визите Чарли на фабрику Вилли Вонки, о котором прочитать не успели. Грейс прислушалась. Ее мужчины пришли к единодушному соглашению, что Роальд Даль просто классный.

Джек убавил свет – у них были специальные светильники, потому что Макс не любил спать в темноте, и пришел целовать дочку на ночь. Эмма, папина принцесса, приподнялась, повисла у отца на шее и не отпускала. Джек просто таял от этого дочкиного способа одновременно выказать любовь и отсрочить отход ко сну.

– Есть что-нибудь новое в журнале? – спросил Джек.

Эмма кивнула. Ее ранец стоял рядом с кроватью. Порывшись в нем, она вытащила школьный журнальчик, развернула и предъявила отцу.

– Мы пишем стихи, – сказала она. – Я сегодня один начала.

– Супер, прочитай!

Эмма густо покраснела от волнения. Джек тоже залился румянцем. Кашлянув, она начала:

Грейс наблюдала за ними с порога. Свободного времени у Джека с недавних пор стало катастрофически мало. В принципе она не возражала – тишина в доме давно стала редкостью. Ей требовался покой. Одиночество, предвестник скуки, стимулирует творческий процесс, поэтому настоящий художник сознательно доводит себя до такой степени уныния, чтобы пришло вдохновение. И оно приходит как миленькое. Знакомый писатель говорил Грейс, что, если уткнешься в сюжетный тупик, лучшее средство – почитать телефонный справочник: когда доходишь до озверения, муза обычно является прочистить трудовые завалы в мозгах.

Эмма закончила читать стихотворение. Джек, подавшись назад, выдохнул:

– Ух ты!

Эмма скорчила мину, которая означала: она гордится собой, но не желает это показывать.

– Это самые лучшие стихи, какие я слышал, – искренне сказал Джек.

Эмма выразительно пожала плечами:

– Только два куплета.

– Значит, это самые блестящие две строфы, какие мне довелось слышать в жизни.

– Завтра еще о хоккейной шайбе напишу.

– Кстати, о хоккее…

Эмма села в кровати:

– Что?

Джек улыбнулся:

– Я взял билеты на «Рейнджеров» в «Гарден» на субботу.

Эмма, член малышовой спортивной «группировки», фрондировавшей против фанаток новой мальчишечьей рок-группы, издала восторженный вопль и снова повисла у отца на шее. Джек улыбнулся и с удовольствием обнял дочь. Они обсудили последние успехи команды и подсчитали шансы на победу над «Миннесота Уайлд». Через несколько минут Джек высвободился из объятий дочери, сказал, что любит ее, услышал ответ, что она тоже, и пошел к двери.

– Хочу что-нибудь съесть, – прошептал он Грейс.

– В холодильнике остатки курицы.

– Почему не переоденешься во что-нибудь более удобное?

– Надежда умирает последней.

Джек удивленно изогнул бровь:

– Все еще боишься, что ты для меня недостаточно привлекательна как женщина?

– О, кстати, напомнил…

– Что?

– Кое-что о вчерашнем кавалере Коры.