– Он тоже там будет, – утвердительно заявляет мама.

– Я не понимаю, о ком ты говоришь.

– Поверить не могу, что ты так быстро забыла о данном обещании, – удивляется она. – Я думала, мы все выяснили.

– Я иду туда с Виолеттой. Не помню, чтобы обещала тебе с ней не общаться.

– Как ты не понимаешь, что он опасен?

– Простите, что вмешиваюсь, – говорит Лилия, сделавшая шаг вперед, чтобы встать между нами. – Могу я узнать, о ком идет речь?

– Ох, Лили, это долгая история, – отвечает мама, качая головой.

– Не такая уж и долгая, – вмешиваюсь я. – Карты сказали, что мне грозит опасность. И поэтому я должна избегать любых контактов с каким-то несуществующим парнем с поцарапанным лицом из маминых снов.

– Несуществующим?! – негодует мама, но я даже рада, что смогла вывести ее на эмоции на глазах Лилии. Пусть знает, с кем имеет дело. – Ты же сама сказала, что прекратишь с ним общение!

– Мне пришлось так сказать, чтобы ты успокоилась.

– Не ври мне, Эмилия. Не ври.

Я знаю, что еще немного, и ее начнет трясти от страха и злости.

– Мне нужно идти, вернусь поздно, – говорю я и, повернувшись к Лилии, добавляю. – Спасибо, что согласились задержаться.

– Нет проблем, Эми, – отвечает она, с тревогой поглядывая на маму. – Только будьте на связи.

– Обязательно.

По дороге на тренировку я прокручиваю в голове собственные слова и понимаю, что перестала придерживаться стратегии, которую мне помог выработать один из маминых врачей.

«Не пытайтесь с ней спорить и доказывать свою правоту. Вы должны понять и принять тот факт, что она мыслит и видит все иначе. Любая конфронтация усугубит ее состояние, потому что каждое неверное слово, которое вы произносите, наносит непоправимый вред. Я рекомендую вам быть мягкой и осторожной в выражениях до тех пор, пока не будет поставлен точный диагноз и мы не начнем полноценную психотерапию».

Следуя его советам, я лишь иногда напоминала маме, что карты и сны могут ошибаться, но никогда не упрекала ее в болезни и тем более – в том, как сильно ее состояние влияет на меня саму. А сейчас все пошло прахом.

– Не хочу быть грубым, но ты совсем не сосредоточена, – говорит Лука после моего неудачного проката произвольной программы.

Он стал хореографом нашей группы совсем недавно, но за это время я успела привыкнуть к его присутствию на льду.

Когда мама услышала о Луке впервые, то буквально спятила и даже предложила мне перейти в другой тренерский штаб или вовсе завершить спортивную карьеру. Я не знала, смеяться мне или плакать от ужаса, в который она впадает при мысли, что рядом со мной окажется человек мужского пола. Не понимая, как ее успокоить, я сделала то, за что до сих пор не могу себя простить. Поэтому теперь, каждый раз видя Ингу, мое сердце предательски сжимается, готовое в любой момент разорваться от чувства вины.

В прошлом году во время летних сборов я застала Ингу с Лукой в раздевалке – раскрасневшихся и целующихся. Тогда он еще не был нашим хореографом и приехал на сборы в качестве действующего фигуриста-одиночника. Мы с Ингой в то время практически не общались, лишь иногда перебрасывались резкими комментариями да едкими замечаниями. Но это не имело никакого значения – я не собиралась выдавать ее тайну, потому что умела держать рот на замке.

Когда этим летом Лука появился на нашем тренировочном льду, Инга рассказала мне, что они уже давно не вместе, и поблагодарила за то, что я сохранила их секрет. Боюсь представить, как она отреагирует, когда узнает, что именно я – тот самый источник, который рассказал журналистам об их тайном романе.