Тамаз: Ты красиво рисуешь.

Эми: Спасибо. А ты давно увлекаешься оригами?

Тамаз: Со вчерашнего дня.

Эми: Это шутка?

Тамаз: Возможно.

Вспомнив о бумажном лебеде, оставленном в коридоре на тумбе, я иду, чтобы забрать его и отнести в свою комнату. Положив оригами на прикроватном столике, рядом с ночником в форме фигуристки, делаю фото и отправляю его Тамазу.

Тамаз: Тоже рядом с кроватью поставила?

Эми: Да.

Тамаз: Хорошо, так он будет охранять твои сны.

Эми: Спасибо еще раз.

Тамаз: Спокойной ночи, Лебедь.

Эми: Ты правда собираешься меня так называть?

Тамаз: Дождись завтра и узнаешь.

Эми: Ладно. Доброй ночи!

– Почему ты улыбаешься? – спрашивает неожиданно вошедшая в комнату мама. – Кто тебе пишет?

– Ты проснулась, – улыбаюсь я, надеясь ее отвлечь. – Папа сказал, тебе было нехорошо. Как сейчас себя чувствуешь?

– Не заговаривай мне зубы, Эмилия. С кем ты переписываешься за моей спиной?

Даже на расстоянии я вижу, как напряжено ее тело и как подозрителен ее взгляд.

– С Виолеттой. Мы идем на вечеринку в эту пятницу.

– Какую еще вечеринку? – Она продолжает стоять в дверном проеме, сжимая в руках края ночной рубашки.

– В коктейль-баре, куда нас позвала Инга. Она участвовала в разработке их меню.

– Вы снова дружите?

– Немного, – пожав плечами, я блокирую телефон и медленно прибираю его в карман домашних шорт. – Тебе лучше?

– Твой отец хочет сдать меня в психушку. В следующий раз, когда он приедет, я его убью.

Вздрогнув, я непроизвольно вжимаюсь в стену позади себя.

– Не говори так, – тихо прошу я. – Он наймет сиделку, которая сможет за тобой приглядывать. Знаю, это непросто, мам, но так будет лучше для всех нас.

– Ты… – Ее глаза снова расширяются от ужаса. – Ты не моя дочь. Господи, почему ты позволил ему забрать мою девочку?

– Никто меня не забирал. Я очень долго спорила с отцом, но у нас нет выбора, мама. Либо так, либо он действительно тебя куда-нибудь сдаст.

– Не могу поверить, что ты так быстро сдалась, – сокрушается она, схватившись за растрепанные волосы. – Ты разве не чувствуешь, что больше себе не принадлежишь?

– Ты правда хочешь знать, что я сейчас чувствую? – Я уже давно не срывалась на крик в присутствии мамы, но больше молчать у меня просто нет сил. – Я делаю все возможное, чтобы тебе помочь! И речь сейчас не о времени и деньгах, о которых так беспокоится папа. Речь идет о надежде, которую я храню все эти годы, хотя это очень сложно. Чертовски сложно, мама!

– Не смей упоминать черта в моем доме! – Буквально закипая от злости, она движется в мою сторону, но я подскакиваю с места и сжимаю руки в кулаки.

– Не подходи ко мне. И не указывай, что мне говорить. Это и мой дом тоже.

– Куда ты дел мою дочь, отвечай! – ревет она нечеловеческим голосом.

– Я здесь! Стою прямо перед тобой, пока ты делаешь все, чтобы разрушить мою и без того хреновую жизнь! Я устала, мама! Как ты этого не понимаешь?

– Моя Эми никогда бы так не сказала. У нее прекрасная жизнь. В этом году она стала чемпионкой мира, – бормочет мама, опустив голову.

– И что мне делать с этим титулом, если он не может тебе помочь? Ни деньги, ни медали, ничего не может изменить того, как ты на меня сейчас смотришь! Как ты не видишь, что это я. Твоя дочь…

Расплакавшись, я падаю на кровать и, свернувшись в клубок, прижимаюсь к холодной стене.

– Эми, искорка моя, – шепчет мама, сев рядом. – Прости меня, пожалуйста. Мне показалось, что это кто-то другой.

– Это я… я… – отвечаю я сквозь всхлипы.

– Знаю, милая. Теперь я знаю, что ты в порядке. Все будет хорошо, не плачь.

Будет ли? Сомневаюсь. Но я позволяю нам обеим поверить в эту гнусную ложь. Хотя бы на еще одну ночь.