Он человек-загадка и, безусловно, останется ею до самой смерти. И вряд ли эта смерть приключится с ним в кровати, в жутком и мирном домике для престарелых.

Слишком загадочен, чтобы кто-то считал, что знает его.

Слишком невыносим, чтобы кто-то действительно ценил его по достоинству.

Слишком умен, чтобы его можно было совсем отвергнуть.

Слишком смел, чтобы им тайком не восхищались.

Слишком свиреп, чтобы кто-то осмелился столкнуться с ним лоб в лоб.

Ночь, холод. Уже очень поздно.

Они хохочут во все горло.

Пока Бертран страстно обнимает ее, Хлоя ищет в сумочке ключ от дома. Слегка навеселе, она с трудом координирует свои движения.

– Ну, ты наконец откроешь? – торопит ее Бертран. – Может, не стоит заниматься этим на крыльце… Я не хочу оказаться в участке за непристойное поведение!

Хлоя по-прежнему весела, пьяная от алкоголя, гордости и желания.

Он красив, умен, забавен. И он мой.

Наконец она нашаривает связку ключей, пытается попасть в замок. Бертран берет ее руку в свою и направляет в верную сторону. Они заходят, кидаются друг на друга. Бертран ногой захлопывает дверь, пока Хлоя стаскивает с него пиджак.

– Осторожней, дорогая, я заплатил за него пять сотен евро!

– Я куплю их тебе столько, сколько пожелаешь, – отвечает она, принимаясь за рубашку.

– Ты становишься опасной, когда выпьешь!

– Я куплю тебе их десятки, сотни, если захочешь!

– Ты что, принимаешь меня за жиголо?

– Я заработаю для тебя кучу денег! – продолжает веселиться Хлоя. – У тебя будет бешеный успех. Но делиться я не желаю… Если ты меня обманешь, я выцарапаю тебе глаза!

Он отрывает ее от пола, она обхватывает его шею. Он несет ее в гостиную, она все смеется и смеется. Он кладет ее на ковер и тоже начинает ее раздевать. Только он действует лаской.

Всегда только лаской.

Вдруг Хлоя обрывает смех. На лбу возникает морщинка.

Она смотрит в какую-то точку у него за спиной, поэтому Бертран оборачивается, но не замечает ничего необычного. Бросив его посреди гостиной, она направляется к роскошному комоду орехового дерева и рассматривает три фотографии в рамках, висящие прямо над ним.

– Что случилось? – тревожится Бертран. – Можно подумать, ты впервые видишь эти фото!

– Они не на месте. Та, которая сейчас справа, обычно слева, и наоборот. Это Фабьена, которая у меня убирает. Наверняка она вытирала пыль и случайно перевесила.

Бертран кладет руки ей на бедра, губами прикасается к затылку.

– Твоя история с рамками очень увлекательна, но у нас есть занятия поинтересней.

Он вздыхает, когда она снова отстраняется. Она поднимается на цыпочки, перевешивает фотографии.

– Видишь, на этом снимке мой отец и я, когда мне было двенадцать. Я его обожаю…

– Твоего отца?

– Нет. Снимок.

Она улыбается при виде его шокированной физиономии. Потом начинает откровенно хохотать.

– Ты непредсказуема, – признает Бертран.

Он гладит ее лицо, запускает руку в волосы.

– Ты никогда не рассказывала мне о своих родителях, – добавляет он.

Она нежно улыбается ему:

– Ты хочешь все обо мне знать?

Бертран кивает.

– А вот я ничего о тебе не знаю, – шепчет Хлоя.

Абсолютно ничего. Откуда ты появился и куда направляешься. Кто ты на самом деле. Что было у тебя в жизни и на что ты надеешься в будущем. Я не знаю, какие у тебя мечты и какие кошмары.

Абсолютно ничего, кроме того, что у тебя самые потрясающие глаза, какие только я когда-либо видела. И что ты становишься самым сильным наркотиком, который я когда-либо пробовала.

– Может, хватит уже, а? – с надеждой предложил Лаваль.

Гомес посмотрел на улицу, неподвижный, невозмутимый. Несокрушимая статуя.