ЧЧ чиркнул по стене тоннеля рукой, на мгновение подсветил фонариком меловую черту, затем направил луч себе на лицо и подмигнул мне.

– Держи, – протянул он обёрнутый в фольгу цилиндрик. – Это мел, будешь делать по пути пометки – на каждом повороте, подъёме и спуске. Стрелкой указываешь направление на выход, вот так: – ЧЧ пририсовал к черте птичку. – Всё поняла? Пошли.

Мы двинулись по тоннелю. Через сотню метров он свернул влево, затем ещё влево и разделился пополам. Карлик Луиш размотал накрученную на запястье верёвку, перебрал пальцами узелки и кивнул на правый проход.

Здесь тоннель стал сужаться и вскоре переродился в катящийся вниз лаз. По нему нам пришлось передвигаться, пригнувшись, затем опустившись на четвереньки, потом и вовсе ползком. Не успели мы, однако, ободрать кожу на макушках, как лаз расширился, а затем и вовсе раздался в стороны.

ЧЧ замер, обвёл фонарным лучом пещеру округлой формы, захламленную камнями, мелким мусором, осколками керамики и обломками костей.

– Здесь явно бывали люди, – задумчиво проговорил он.

Час за часом, шаг за шагом и коридор за коридором мы продолжали спускаться в недра чинканас. И с каждой минутой я чувствовал, как сгущаются, концентрируются вокруг нас холод, напряжение и страх. Подземные тоннели разветвлялись, множились, фонарный луч вырывал из стен неровные зазубренные края камней, словно тоннели щерились зубами гигантских ящеров.

– Страшно? – обернулся я к журналистке.

Она чертила очередную меловую стрелку. Вопроса я мог бы не задавать – рука с зажатым в ней мелком изрядно дрожала.

– Долго ещё?

– Долго ещё, амиго? – переадресовал я вопрос хромающему в десятке метров впереди индейцу.

Луиш обернулся, фонарный луч мазнул по бесстрастному, словно закаменевшему плоскому лицу.

– Мы в сердце чинканас. Впереди – отвесный спуск. Девственница спускается первой.

Я подобрался. Если поганые призраки и вправду гнездились в подземельях, тут им было самое место.

За тоннельным поворотом, там, где каменный пол обрывался в чёрный зев отвесного провала, мы напоролись на человеческий костяк. Я подсветил фонариком – поодаль жался к стене ещё один. Оба были изломаны, искорёжены так, словно людей перед смертью пытались обстоятельно расчленить. Я посветил вниз, в провал. Дна у провала не было.

Лишь теперь до меня дошло, в какую поганую историю я ввязалась. Я попятилась от развороченных человеческих останков, на которых ещё не истлели обрывки одежды. Мне было страшно, смертельно страшно и гадко, будто меня заманили в ловушку и сейчас готовились растерзать.

– Не пойду, – шептала я, не слыша своего голоса. – С меня достаточно, не пойду!

Я наткнулась спиной на острый выступ и не почувствовала боли. А в следующий момент рядом мелькнуло нечто стремительное, я услышала, как истошно взвыл плосколицый карлик, и стала оседать на подломившихся ногах.

Дальнейшее отложилось в памяти лишь фрагментарно. ЧЧ схватил меня в охапку, толкнул вперёд. Пол под ногами провалился, и мы покатились вниз по наклонному жёлобу.

Пришла в себя я на полу подземного каземата. Долго пыталась сообразить, где я, а когда, наконец, сообразила, застонала вслух. Тело саднило от боли, ладони словно жгло огнём, и немилосердно раскалывалась голова. Усилием воли я заставила себя перевернуться на бок. Извиваясь, поползла к упёршемуся тусклым лучом в каменную осыпь фонарику. Двумя пальцами ухватила его и, подавив боль, поднялась на четвереньки.

Хромой карлик со стрелой в горле лежал навзничь метрах в двух. Обдирая колени, я метнулась к скорчившемуся, будто хотел свернуться в клубок, ЧЧ. И едва не заорала от радости, когда поняла, что он жив.