— Да любые. Какие нравятся. Блока или Уитмана.

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

Так пел её голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у Царских Врат,

Причастный Тайнам, — плакал ребенок

О том, что никто не придёт назад.

— А давай, вы меня заберёте? — неожиданно попросил мальчик.

— А давай, — всё ещё находясь под воздействием собственных слов, Амелин протянул ему ладонь.

— Хватит, — я решительно шлёпнула его по раскрытой руке. — Прекрати морочить ребёнку голову.

— Тебя родители обижают? — спросила я мальчика прямо.

— Отчим — тварь, а мать всегда за него. Бьёт ни за что. Орёт, кричит, оскорбляет, что я, типа, щенок и ничего в жизни не добьюсь.

— Хочешь, мы сходим с тобой в полицию? — предложила я. — И ты всё там расскажешь?

Амелин неодобрительно покосился на меня.

— Нет! Вы что! — громко воскликнул мальчик. — Только не в полицию. Отчим сам полицейский. Он там всех знает.

— У меня отчима не было, но после того, как соседи полицию вызывали, всегда было хуже, — сказал Амелин.

— Это точно. У нас соседи тоже вызывали, пока не узнали, что Лёня мент.

— Идём с нами, — Костик поднялся. — Я тебя научу, как не плакать.

— Правда? — мальчик обрадовался. — А вы вампиры или маньяки?

— Мы оборотни, — Амелин помахал маской. — Хочешь примкнуть к нашей стае?

Пришлось оттащить его в сторону силой.

— Зачем ты это говоришь?! Зачем обнадёживаешь? Мы же не можем взять его с собой.

— Почему не можем? — Костик захлопал глазами. — Честное слово, я всю жизнь мечтал, чтобы меня кто-нибудь забрал… Но никто не хотел…

— А знаешь, почему? Потому что нельзя просто так детей забирать с улицы!

— Никто не хотел, потому что люди равнодушные и злые. Пока не появилась ты, — тёплая, обезоруживающая улыбка должна была заставить меня смягчиться, но у него ничего не вышло.

— Ты понятия не имеешь, кто он такой, и что на самом деле с ним случилось. Может, он специально тут сидит, чтобы втираться в доверие жалостливым прохожим.

— Зачем? — искренне удивился Амелин.

— Чтобы развести как-нибудь и кинуть потом.

— На что кинуть?

— Не знаю! На деньги… Вот приводишь ты его к себе, а потом он тебя или обкрадывает, или шантажирует.

— Чем шантажирует?

— Чем угодно. Скажет, что ты домогался до него и всё… Ты попал. Сейчас знаешь какие дети?

— Тоня, — Амелин взял меня за руку. — Это просто несчастный, одинокий мальчик, которому очень плохо. Поверь, я точно знаю.

— Оставь ему свой номер. Пусть звонит в случае чего. У тебя же есть какая-то знакомая из службы опеки.

— Это так не работает.

— Вот именно. Мы ничего не знаем ни про него, ни про его семью. Может, он всё наврал и его никто и пальцем не тронул, а он сам ударился или с другими мальчишками подрался и теперь просто сидит и сочиняет всё. А дома его ждут нормальные мама, папа и бабушка.

— Какая же ты подозрительная. И недоверчивая. Это всего лишь мальчик.

 Я решительно освободила руку и вернулась к мальчику.

— Вы передумали меня брать?

— Я и не собиралась.

Зачем-то вернув мне яблоко, он бросил в сторону Амелина молящий взгляд.

— А Костя?

— Запиши его телефон, и если прямо совсем плохо будет — звони. Ну, или пиши. Только не ввязывайся ни во что и ни с кем не ходи!

Продиктовав мальчику номер и спешно подхватив Амелина, я потянула его к метро.