…Расстроенный, отчаявшийся, я нашел такую поддержку. Я был обласкан дома. Пил, плакал, рассказывал, сдавал своего человека с потрохами. Не понимая тогда, что до предела довожу именно я сам. На тот момент самым верным, преданным, настоящим другом мне виделась только она – моя супруга. Настрадалась голубушка…

Она гладила меня по голове, щекам, касалась всё нежнее и откровеннее, и в глазах её было столько понимания, сочувствия, сострадания. Блеска победительницы я, слепец, не уловил.

Ну, кто еще поймет лучше неё?

Я мысленно настучал по своему глупому лбу, и произошедшему даже порадовался. Раз наладилось в семье, наверно, в этом главное.

Опомнился я, когда поутихли победные празднества моей супруги, а я, завоеванный приз, находился под боком. Кем я ощущал себя – догадаться нетрудно.

Ночи стали прохладнее. Вернее, они никогда не были настоящими. Теперь успокоенный и помнящий, каким бывает то самое настоящее, я распознал холодную игру не умевшей любить женщины… Тем более что играть супруге осточертело. Мы были и оставались чуждыми друг другу. Блаженство пришлось на период борьбы за меня. Оказавшись вдвоем, мы… …Малоприятные порывы приходилось прятать в себе. Многочисленные же попытки обложить меня друзьями, праздниками отвлекали лишь на время. Накопилось много вопросов, ответы на которые мне предстояло найти самому. Если отношения не разбавлены чувством, то и результат только поделка.


Результатом всей этой истории, её поделкой, стал крохотный недоношенный болезненный мальчик. Выходить его, вырвать у смерти стало смыслом моей жизни. Супруга с облегчением передала сына в мои руки, и могла теперь совсем не волноваться, что я куда-то денусь. Она выиграла по всем позициям.


Отныне, я был мужчиной, что не скрывает своих чувств и не боится быть сентиментальным. Я был мужчиной, который не спал, ночами выгуливал любимое, плохо растущее чадо, насильно напитывая его легкие морским воздухом. Я давил соки, и терпеливо уговаривал проглотить капельку. Чем больше я вкладывал себя, тем сильнее любил эту кроху, и тем нагляднее был виден результат. Поделка оглаживалась, прибавляла в весе, становилась кем-то осмысленно пузатым, умеющим выражать удивительно живые, узнаваемые эмоции. А этот его особенный запах, он сам. Такой родной человек. Я дышал им, и глаза застилали слезы. Теперь я часто видел мир сквозь увеличительное стекло…


…Мать в ней не проснулась тоже. Всё та же игра поначалу, которую я, наконец, научился распознавать, затем ревность, агрессия. И, наконец, безразличие. Правда, гадостей она говорила намного меньше, чем обычно.

Вновь все были довольны, ведь каждый остался при своих интересах. Я безвылазно жил дома. Потому что там жила моя главная теперь на свете любовь! При нем я вновь чувствовал себя полноценной личностью. Теперь, когда малыш стал здоровее и спокойнее, оставалось больше времени для сна. И тогда, в этих снах, мне казалось, что этот мальчик – наш общий сын. Мой и «волшебства»… Просыпался, подскакивал к нему, долго рассматривал, начиная верить, что такое возможно и в жизни тоже… Надо ли говорить, как сильно я его теперь любил?..


Мы жили хорошо, пока супруге не наскучила такая жизнь. Она решила ехать учиться в Москву. Я не возражал. Напротив, украдкой, вздохнул. Вот когда мы заживем, думалось мне. Но не тут-то было. Мать увозила сына с собой. С этой новостью жизнь будто ушла из меня…

Кто виноват? Я сам.


А мальчик, правильно подученный мальчик, весь горел, ожидая отъезда. Он ждал полета на самолете, он думал, как поведет этот самолет…