– Завтра вечером я улетаю в Калифорнию.

Берни пораженно замер.

– Разве твои родители... не хотят увидеть тебя?

Она улыбнулась и бросила в дорожную сумку связку носков.

– Ясное дело, хотят.

Она пожала плечиками, и ему вдруг захотелось влепить ей пощечину. Он ведь действительно любил ее... хотел жениться на ней... она же все это время думала только о себе. Большего эгоцентрика, чем она, встречать ему еще не доводилось.

– Я куплю билет без места до Лос-Анджелеса, а оттуда автостопом доберусь до Сан-Франциско.

– А что потом?

– Откуда я знаю!

Шила посмотрела на него так, будто они только что познакомились и не были ни друзьями, ни любовниками. Вот уже два года она была чем-то главным в его жизни, и по этой причине Берни чувствовал себя полнейшим идиотом. Он потратил на нее два года своей жизни!

– Почему бы тебе не приехать в Сан-Франциско после того, как ты вернешься из Европы? Было бы неплохо встретиться с тобою там...

Неплохо... И это после двух лет!

– Не знаю. – Впервые за все это время он улыбнулся, хотя его глаза оставались такими же грустными. – Я буду искать работу.

Он знал, что для Шилы подобных проблем не существует. Родители поздравили ее с окончанием университета, подарив ей кругленькую сумму в двадцать тысяч долларов наличными, которые она почему-то рвать не стала. Этих денег хватило бы на то, чтобы прожить в Калифорнии несколько лет. Он же так затянул вопрос со своим трудоустройством опять-таки из-за нее – он не знал ее планов. Теперь он чувствовал себя дураком вдвойне. Ему хотелось одного: найти работу преподавателя русской литературы в одной из школ Новой Англии. Он выслал ряд предложений и теперь ждал ответов.

– Берни, разве не глупо отдаваться в лапы истеблишмента? Исполнять ненавистную работу ради денег, которые тебе особенно не нужны?

– Это тебе не нужны. Родители не собираются содержать меня до скончания века.

– Мои тоже! – хмыкнула Шила в ответ.

– Хочешь подыскать себе работу на Западном побережье?

– Со временем.

– И что же ты собираешься делать? Демонстрировать вот это?

Кивком головы Берни указал на подрезанные, с бахромой джинсы и огромные ботинки. Шиле это явно не понравилось.

– Когда-нибудь ты станешь таким же, как твои родители. – Хуже этого она не знала ничего. Застегнув сумку, Шила протянула ему руку: – Ну что, Берни... Пока?

«Как странно...» – подумалось ему.

– Что? После двух этих лет?! – На глаза навернулись слезы, но ему было уже все равно. – Я до сих пор не могу в это поверить. Мы могли пожениться... У нас могли быть дети...

Шила покачала головой:

– В наши планы это не входило.

– Скажи мне, что в них входило, Шила? Позаниматься парочку лет любовью – так? Я любил тебя, пусть сейчас в это и трудно поверить!

Теперь он искренне не понимал, что же могло привлечь его в ней тогда. На сей раз его мать не ошиблась.

– Наверное... Наверное, я тебя тоже любила...

Ее губы внезапно задрожали. Она подбежала к Берни, и он обнял ее. Так, обнявшись, они и стояли посреди пустой комнаты, что некогда была их домом. И он, и она плакали.

– Ты прости меня, Берни... Просто все стало другим...

Он согласно закивал:

– Я знаю. Ты здесь ни при чем... Это не твоя вина...

Голос его стал хриплым. Если во всем повинна не она, то кто же? Он поцеловал ее, и она подняла на него глаза.

– Если сможешь, приезжай в Сан-Франциско.

– Я постараюсь.

Этого, естественно, не произошло. Следующие три года Шила провела в коммуне, расположившейся близ Стинсон-Бич, о чем Берни узнал лишь из присланной ею рождественской открытки, к которой была приложена ее фотография. Они жили возле самого моря в старом школьном автобусе – девятеро взрослых и шестеро детей. Двое детей было и у нее самой. К тому времени, когда Берни получил эту весточку, Шила и все с нею связанное его уже нисколько не интересовало. Он был весьма благодарен матери за то, что та никогда не вспоминала о Шиле, мать же, в свою очередь, была крайне рада тому, что эта наглая девица наконец-таки отстала от ее сына.