– Кто? Гриша? – изумилась Татьяна. – Впервые слышу. Может, мужчина из супермаркета и есть – Гриша. А вообще, знаешь, на Эльзу всегда особи противоположного пола заглядывались, сколько я ее помню. Так что мог быть в ее окружении и Гриша, и еще кто-нибудь. На то и щука в море, чтоб карась не дремал.

– Карась, это тоже имя? – разозлился Никита.

– Карась – это подвид мужчин, характеризующихся тем, что у них из-под носа уводят жен.

Никита выскочил на улицу как ошпаренный, чувствуя себя гаже некуда.

– Найти б тебя, любитель кокосов, да рога бы и пообломать… – пробормотал он. И тут же осекся, вспомнив, что рога, судя по всему, теперь растут у него.

Это испортило настроение окончательно.

После обзвона остальных номеров список заметно поредел. Как оказалось, с того момента, как он аккуратно переписал Эльзины записи себе в блокнот, многое изменилось. Двое из подруг эмигрировали в Штаты, одна обосновалась в Испании, а еще одна вышла замуж за итальянца.

Надежды Никитой возлагались на последнюю аборигенку, не только не успевшую никуда слинять, но еще и создавшую не так давно крепкую российскую семью, дополнительно скрепленную рождением двойни.

Лена Парамонова возникла на пороге своей квартиры с младенцем, которого она беспрестанно трясла и качала, успевая оглядываться на орущего из комнаты второго.

– Костик, смотри-ка кто к нам пришел… Дядя Никита, сейчас будем с ним чай пить… – засюсюкала она, стараясь отвлечь младенца, но тот не перестал хныкать.

– Давай, я подержу, – протянул руки Никита, вешая плащ на гвоздь.

– Как въехали, каждый день собираемся вешалку прицепить, и все некогда, – смутилась Лена.

Никита согласно кивнул, предпочитая не вдаваться в подробности и не уточнять, что с момента переезда, как ему помнится, прошло уже больше двух лет, и, скорее всего, гвоздь поселился на стенке навсегда.

Младенец на руках у Никиты увлеченно засопел, ковырнул пуговку на рубашке и попытался ее лизнуть. Никита спохватился, вернулся в коридор за кульком, в котором покоились два одинаковых игрушечных автомобиля, и вручил один из них Костику. Попытка всунуть машинку в рот была вовремя предотвращена Леной, кинувшейся с криком: «Микробы!» и виртуозно выхватившей машинку в миллиметре от детского слюнявого рта. Костик опять заревел.

– Счас вымою и отдам, – смущенно пояснила она, обращаясь не к Костику, а к Никите. – Столько всяких болезней развелось, а я так боюсь инфекций!

Она унеслась с машинками и со вторым младенцем на кухню, где сразу же загромыхала чайником. На руках у Никиты продолжал ныть Костик, с кухни ему вторил брат-близнец.

– А вот и мы! – Лена лучилась счастьем и таким покоем, как будто и не она металась только что как ошалелая в заботах о здоровье младенцев. – Я вас еще не познакомила? Это Леня, младший брат Кости. У них разница в пятнадцать минут.

Женщина метнула чайник с заваркой на стол, сгрузила Леню в манеж и, забрав Костю из рук Никиты, сунула второго сына туда же. Начавшие снова реветь младенцы получили по свежевымытой машинке и синхронно отправили игрушки в рот.

– Ну вот, – удовлетворенно вздохнула Лена, любуясь своими творениями, – теперь, пока они заняты новыми игрушками, можно будет спокойно поговорить. Недолго, думаю, минут пятнадцать-двадцать. Потом им наскучит.

– Вы почкованием делитесь? – спросил пораженный Никита, рассматривая обоих ребятишек и сравнивая с чертами матери. Просто трое из ларца, одинаковы с лица.

– Ага, – засмеялась она, – почкуемся понемногу.

– Лен, я тебя долго задерживать не собираюсь, только пару вопросов задам. Вы с Эльзой давно дружны, скажи, ничего странного с ней в последнее время не происходило?