Наконец, тайком перекрестившись, вошла.

– Конечно, я знаю, где улица Йогайлос, – говорит Байба. – Это совсем рядом. Мы с вами на углу Сирвидо и проспекта Гедиминаса, сейчас выйдете на проспект, повернете направо и будете идти, пока не увидите магазин «Маркс и Спенсер». Такой большой, с витринами, не пропустите. Он как раз на углу Гедиминаса и вашей Йогайлос.

– «Маркс и Энгельс»? – растерянно повторяет Анна Петровна.

– Не Энгельс, а Спенсер, – улыбается Байба. – Знаете что? Давайте, пока вы пьете чай, я вам нарисую, как идти. И все-все надпишу. Тогда точно не заблудитесь.

«Господи, какая хорошая девочка, – умиленно думает Анна Петровна. – Просто ангелочек. И на Танюшку мою похожа, как сестра. Спасибо, что Ты мне ее послал».

Байба стоит в подсобке, зажмурившись, ощущая коленями жар обогревателя, а затылком – холод стены. Байба делает медленный вдох, потом осторожно выдыхает, чувствуя себя всеми ветрами сразу. Байба открывает глаза, и тусклый желтый свет электрической лампы кажется ей сиянием далекой звезды. Байба улыбается, и от ее улыбки небо обрушивается на землю и земля становится небом, и небо теперь – везде.

«Сейчас, – думает Байба, – сейчас. Еще немножко постою и пойду работать».

И минуту спустя действительно возвращается в зал.

– У тебя все в порядке? – встревоженно спрашивает Эрика.

Байба кивает.

– Просто вдруг так хорошо стало, – говорит она. – Как будто я только что заново родилась. И весь мир – мой. А я – его. Не знаю, как еще объяснить.

Как ни старался убедить себя, что все перемены к лучшему, сколько ни напоминал, что жизнь прекрасна, просто потому что она есть, вне зависимости от того, нравятся ли нам составляющие ее эпизоды, а искренне радоваться переезду все равно не получалось.

Новая квартира была вдвое больше и при этом немного дешевле старой, стены – гораздо толще, потолки – выше, ремонт сделан без размаха, зато с любовью, а хозяева оказались не только славными людьми, но и родственниками одного из приятелей. Чего еще желать. Но – подвал вместо мансарды. Но – темный, унылый, без единого деревца двор вместо яблонь и кленов, окружавших дом на Бокшто. Но – вид из всех четырех окон только на потрескавшийся асфальт. А прежде был – на небо, купола храмов и сады Ужуписа за рекой. Практически на весь мир. И терять весь мир было, конечно, жалко до слез. Хоть и осознавал, что глупая это формулировка – «терять». Вот же он, весь мир, никуда не делся – яблони и клены, небо и купола. Просто чтобы увидеть все это, теперь недостаточно просто открыть глаза. Придется встать, одеться, выйти из дома, пройти несколько кварталов. Совсем не трудно, а все равно уже не то.

Мир останется на месте, просто труднее будет считать его своей собственностью. И это чертовски обидно.

Однако ничего не попишешь, мансарду на Бокшто продали, и новые жильцы намеревались въехать первого августа.

Машину вызвал на двадцать девятое. Воскресенье, город пустой. Ну и вообще, чего тянуть.

Вещи закончил паковать только под утро. Зверски не выспался. Кофе пришлось заваривать прямо в чашке и пить на голодный желудок – запастись с вечера хлебом и какой-нибудь ветчиной на завтрак просто забыл. Помогать никто не пришел, потому что сам дурак: если уж собрался переезжать летом, да еще в воскресенье, когда все живое сбежало из города и залегло – кто по пляжам, кто по хуторам, – будь добр хотя бы предупредить друзей заранее. А не за два часа до прибытия заказанной машины.