– В самом деле?

– Уверяю тебя; а потому я послал ей еще письмо убедительнее первого. Но поговорим о тебе, любезный друг; признаюсь, я начинал было беспокоиться на твой счет.

– Но, кажется, что хозяин твой хорошо о тебе заботится, любезный Портос, сказал д’Артаньян, указывая на кастрюли и порожние бутылки.

– И так, и сяк, отвечал Портос. – Назад тому дня три или четыре, невежа подал было мне счет; но я выгнал его со счетом вон, так что я здесь, как на войне, и ты видишь, что я весь вооружен, опасаясь нападения.

– Однако кажется, что ты по временам делаешь смелые вылазки, сказал д’Артаньян, смеясь и указывая на бутылки и кастрюли.

– К несчастью, не я, отвечал Портос. – Этот проклятый ушиб не позволяет мне встать с постели, но Мускетон ходит у меня на охоту и приносит живность. Мой друг, продолжал Портос, обращаясь к Мускетону, – ты видишь, что гарнизон наш усилился, нужно прибавить и провизии.

– Мускетон, сказал д’Артаньян, – ты должен оказать мне маленькую услугу.

– Какую, сударь?

– Научи моего Планше этому искусству; может быть, когда-нибудь и мне придется быть в осаде, так я желал бы пользоваться такими же удобствами, какими пользуется твой барин.

– Ничего нет легче, скромно отвечал Мускетон. – Нужно только быть ловким. Молодость свою я провел в деревне, где отец мой в свободное время любил охотиться в чужих лесах.

– А остальное время что он делал?

– Он занимался ремеслом, которое я нахожу очень выгодным.

– Какое же это?

– Это было во время войны гугенотов с католиками; видя, что те и другие истребляют друг друга с ожесточением, во имя религии, он выдавал себя то за католика, то за гугенота, и грабил и тех и других. Обыкновенно он прогуливался с карабином на плече за плетнями по сторонам большой дороги и когда, бывало, увидит, что идет католик, он становится протестантом, наводит карабин на путешественника, и когда тот подойдет к нему на расстояние десяти шагов, он заводит с ним разговор, обыкновенно оканчивавшийся тем, что прохожий оставлял кошелек, чтобы спасти жизнь. Само собою разумеется, что при виде гугенота он делался таким ревностным католиком, что сам удивлялся, как он мог четверть часа назад усомниться в превосходстве католицизма. Я католик, хотя отец мой, верный своим правилам, воспитал старшего брата моего в вере протестантской.

– Чем кончил этот достойный человек? спросил д’Артаньян.

– Самым жалким образом. Однажды он встретился в узкой проселочной дороге с гугенотом и католиком, которых когда-то прежде обобрал и которые оба узнали его; общими силами они схватили и повесили его на дереве, потом они пришли похвастаться своим подвигом в соседний кабак, где мы с братом пили в то время вино.

– И что же вы сделали? сказал д’Артаньян.

– Выждав время, когда они вышли из кабака, мы стали караулить их на дороге, и как они разошлись в разные стороны, то один из нас напал на католика, другой на гугенота. Через два часа все было кончено, благодаря предусмотрительности нашего отца, который воспитал нас в разных верах.

– В самом деле, Мускетон, твой отец был очень хитрый малый. Ты говоришь, что в свободное время он занимался запрещенною охотой?

– Да, и он выучил меня ставить сети и удить рыбу. А как я заметил, что наш скупой хозяин стал нам отпускать худую провизию, годную разве для мужиков, а не для таких слабых желудков как наши, то я и принялся за прежнее свое ремесло. В лесах его светлости принца я ставлю сети и закидываю уды, и с тех пор мы имеем превосходную провизию, как вы изволите видеть, рябчиков и кроликов, карпов и угрей, все пищу здоровую и не обременительную, особенно для больных.