А ведь кто есть сэр Макс из Ехо? Джокер, конечно же. Вырванный Джуффином и компанией из очень широкого рукава – вероятности? всего-на-свете-возможности? – осуществленная выдумка.

Во всяком случае, везде он выступает в этой роли. И в большинстве книг его основная миссия – спасти мир вообще или небольшой его участок в частности.

А в «Жалобной книге» трикстер не он. В «Жалобной книге» он как раз – более чем лирический герой, со всеми плюсами и минусами этого амплуа. И что ему совсем несвойственно, в этой книге он живет в одном и том же чувстве постоянно, причем таком сильном, что необходимо пожирать чужие чувства-судьбы, чтобы заглушить это единственное, доминирующее: панику. Всю книгу он паникует (хотя и держится молодцом).

Самое точное описание трикстера, которое я когда-либо видел, звучит вот так:

«Заратустра танцор, Заратустра легкий, машущий крыльями, готовый лететь, манящий всех птиц, готовый и проворный, блаженно-легко-готовый».

И в него превращается Юра-Чингизид.

Причем превращается после того, как отправляется на подвиг во имя всеобщего дела накхов, потягаться с неизвестной ведьмой. То есть встает на классическую позицию героя.

Возвращается он из этого похода в совершенно другом состоянии, он весел, взъерошен, напряжен и расслаблен одновременно, «блаженно-легко-готовый». И то, что он делает, скорее не спасает мир накхов, а подрывает его к чертовой матери, но одновременно – дает выход, то есть все-таки спасение.

В мирах Стругацких есть персонаж, которого я вспоминаю, когда «не идет». Все, что угодно, от текста до настроения. Это Вечеровский. Стильный, язвительный, нарушающий все мыслимые правила кофеман и пижон, для которого ответом на любые неурядицы служит слово «работа», благо таким, как он, для этого нужны только карандаш и лист бумаги.

Абсолютно бесстрашный, веселый, взъерошенный, напряженный и расслабленный одновременно, блаженно-легко-готовый.

Дело в том, что он – тоже трикстер, хотя вряд ли Стругацкие имели в виду именно это. Причем в абсолютно классическом смысле, потому что чем он, собственно, занят: он противостоит отмене конца света, потому что ему, видите ли, не нравится то, как этот конец света отменяют.

То есть по сути Вечеровский гробит мир – в пределе. При этом – противостоит трусости, насилию, панике, да чему только не противостоит. Я как читатель всегда, с самого первого раза, был и остаюсь на его стороне.

То, что на позиции трикстера стоит такой несомненный герой и спаситель мира как Шерлок Холмс, причем в последние годы – особенно на этой позиции, ведь первое, что звучит в его адрес в новейшей экранизации – фрик, – уже даже не удивляет.

Но вот до Холмса я, пожалуй, не могу вспомнить настолько очевидного одновременно «против всех обычаев» и «спаситель и герой».

И даже он, как я читал, на свое время как раз должен был хорошо вписаться в общую картину, потому что это общая картина была «джентльмен-любитель знает и умеет в рамках своего всего лишь увлечения гораздо больше, чем профессионал, которому за это платит государство».

И, кстати, это всегда одиночки. Я хочу сказать, что спасают они не людей, а именно ситуацию, мир. Вечеровский принимает работы, но до душ его коллег и до того, пойдут ли они вместе с ним, ему дела нет. Накх Чингизид взламывает систему, замыкает пространственно-временной парадокс, но уходит один. Холмс – ну, Холмс вообще регулярно заявляет, что его увлечение – просто альтернатива кокаину.

Их эгоизм настолько абсолютен, что становится антиэгоизмом в пределе, в рамках мира, а не каждого отдельного человека.