Одним прекрасным октябрьским утром Кэти вообразила снег, настоящий, белый, пушистый снег, как будто живой, звёздочками ложившийся на жёлтые листья за окном, – и снег пошёл, тринадцатого октября, такой красивый, что даже взрослые не расстроились, а весело кинулись во двор играть в снежки. Чаще всего Кэти воображала всякие приятные мелочи: приезд крёстной, прогулку в зоопарк, красный вязаный шарф вместо скучного коричневого или мультики по телевизору, когда болела. Однажды она вообразила, что маме дали премию на работе. Сначала мама не поверила, потом разволновалась, потом позвонила лучшей подруге, чтобы поделиться радостной новостью, а потом махнула на всё рукой и купила два билета на море. Кэти тогда впервые увидела море, такое большое и синее, что потом его невозможно было представить, как она ни старалась. Она раскрыла глаза пошире и крепко вцепилась в мамину руку, чтобы не потеряться в синеве. Они так и делали всё, держась за руки: строили замки из ракушек, прыгали через волны с барашками, и ловили в прибое маленьких, с мизинчик, крабов, и отпускали их снова в море. А вечером мама надевала длинный, до земли, сарафан цвета морской волны и белую шляпу и гуляла с Кэти по набережной.

Я уже говорила, что мама маленькой феи была очень красивой, самой красивой мамой на свете? Глаза у неё были голубыми, в тон сарафану, волосы русыми, а на носу летом высыпали веснушки, совсем как у Кэти. Ещё у неё был такой голос, знаете, такой ласковый, как будто она словами гладила по голове. И все гулявшие по набережной, конечно же, оборачивались на красивую молодую женщину с красивой маленькой дочкой и улыбались им вслед, а некоторые даже улыбались в лицо и дарили мороженое и морские камни с дырочками. Мама говорила, что эти камешки называются куриный бог и что они на счастье. К концу каникул у Кэти собралось столько куриных богов, что ими без труда можно было осчастливить всех маленьких девочек в её большом доме, а то и во всём городе, хотя никто, даже сам мэр, не смог бы точно их подсчитать. Так много, что из чемодана пришлось выложить мамины белые босоножки на каблуке, чтобы осталось место для камней. Мама так и шла вдоль платформы вокзала: в лиловом платье, в белой шляпе, которая тоже не поместилась в чемодан, одной рукой она держала за руку маленькую девочку, а в другой несла белые босоножки. А за чемодан пришлось заплатить носильщику, потому что рук у мамы только две, а ценного груза гораздо больше.

Как все маленькие девочки, Кэти любила оладьи с абрикосовым вареньем, сметану с сахаром, сладкий чай и рисовать с мамой. Маме доставался жёлтый фломастер и рисовать принцесс, а Кэти пририсовывала к ним принцев красным фломастером. Рисовать принцев – непростое дело, особенно если вы ни одного в жизни не встречали.

– Мама, а принц какой из себя? – спрашивала Кэти. Мама морщила лоб и рассеянно моргала, она ведь тоже не сталкивалась с принцами.

– Он высокий, с золотыми волосами и в шляпе – вот такой, – подсказывала ей Кэти, – и с бакенбардами!

Кэти знала множество умных слов и разговаривала иногда совсем как взрослая.

– Продолжай, мама! – просила она. И мама продолжала:

– У него серые глаза и тонкие пальцы. И морщинки в уголках глаз, и грустная улыбка, и…

– И лошадь! – перебивала Кэти, хлопая в ладоши. И пририсовывала рядом с принцем лошадь на двух ногах. Лошадь была синей – ведь красный и жёлтый фломастеры были уже заняты.

– Он хорошо пахнет: немного кофе, немного парфюмом от «Эрмес», немного свежей рубашкой, – продолжала мама, – читает в метро и не носит перчатки.