Но откуда, отчего же эта натура?! В семье всё в порядке, мозги у самого мальчика вроде тоже на месте…

Все было. Лечили у психиатра. Сначала был заторможенный и ничего не хотел, потом перестал спать и есть. Однажды сказал: я теперь уйду или умру. Испугались, лечение прекратили, Вадим немного пришел в себя и, конечно, тут же исчез… По совету педагогов отдали в кадетский корпус. Там продержался почти полгода, говорил: любопытно. Как только надежда родителей окрепла, сбежал, увел с собой еще двух мальчиков. Тех быстро нашли, Вадим их бросил на вокзале со словами: слабаки вы, идите назад… Ругали, били, упрашивали, убеждали, записывали в туристический кружок, окропляли святой водой и возили к экстрасенсу. Ничего не помогало. Один раз вернулся сам, своей волей, черный и страшный – выдалась очень холодная зима и еще что-то такое случилось… он не рассказывал. Где и с кем жил, как добывал еду и прочее – можно было только догадываться. Приблизительно два года назад женщина-милиционер сказала: да он у вас чудо-рассказчик, такого мне наплел, интересно даже… После этого случая подобные отзывы родители слышали не раз: интересно даже.

Мне, конечно, тоже стало интересно.

– Где сейчас Вадим?

– Если бы знать… – мать заплакала. – Мы ведь каждый раз думаем: всё! Больше мы его не увидим… Убьют, умрет где-нибудь в подвале…

– Когда проявится – приводите. Скажите, что таблеток у меня нет, а психолог я для него явно не первый, так что вряд ли он будет особо сопротивляться…

Вадим был небольшой, жилистый, обветренно-загорелый, похожий на небольшого койота.

– Жратву-то где берешь? – спросила я. – Воруешь?

– Бывало, – кивнул подросток. – Сейчас больше зарабатываю – собрать-разобрать, разгрузить-загрузить, покараулить чего. Дрова умею колоть, на рынке торговать, столярку простую, учился немного. И истории еще, особенно если в деревнях… Я город меньше люблю, мне проселочные дороги и поля нравятся. Мне, когда я дома, они завсегда снятся. Во сне я иду по дороге босиком, вокруг поля, пыль продавливается между пальцами, кузнечики по бокам стрекочут, солнце печет, жаворонок высоко-высоко, или, наоборот, над головой небо со звездами медленно так поворачивается…

– Что за истории?

– Это я еще когда совсем мальцом был, научился. Слушаешь других, как у них жизнь сплелась, а потом сложишь по-своему и рассказываешь, как будто про себя. Женщины плачут часто, мужики тоже жалеют, сигарет дадут, водки, ночлег…

– Расскажи мне что-нибудь.

– Хорошо. Только это девчонка одна, она в поселке при железной дороге жила, и я на себя переводить не буду, в память ее, да и вы ж все равно знаете…

У него изменилось все – мимика, голос, поза. И я буду не я, если он не впал в какую-то разновидность транса.

– «В нашем бараке теперь немного людей живет – уехали. Нам с матерью некуда было, мы жили. Сверху в окне одно стекло выбито было наискосок, сколько я себя помню, и через него всегда дуло. Мать уйдет куда по делам, а мне накажет: сиди тихо, а то тебя ведьма заберет. И я думала: ведьма вот оттуда прилетит, через дыру. Забьюсь под тряпье всякое, чтоб не вымерзнуть вовсе, и смотрю туда, чтоб не пропустить. Они и вправду ко мне тогда прилетали, ведьмы-то, и играли со мной… Закружится, загудит… Не веришь? Вот и мать тоже не верила, а ведь от них по всей комнате звездный иней оставался, разноцветными огнями играл… А потом однажды мать вовсе не пришла. Я ее трое суток ждала…»

Я, конечно, не заплакала и угощать мальчика сигаретой не стала бы ни при каких обстоятельствах. Но в конце истории (она кончилась совсем плохо) от полстакана водки не отказалась бы…