Летом редкая застройка утопала в пышной зелени – участки леса вклинивались в нее со всех сторон. На скальных площадках вдоль берега повырастали новостройки с большими причалами. Там, где расселились сливки общества, царили сталь, стекло и бетон, а машины, припаркованные на их подъездных дорожках, были сплошь скоростными, баснословно дорогими и немецкими.

Однако достоинства Королевского Мыса не исчерпывались красотой – еще здесь было безопасно. Мы счастливо избегали тяжких преступлений, а волна наркомании, захлестнувшая в последние годы уже столько стокгольмских предместий, у нас встретила достойное сопротивление.

Без происшествий все равно не обходилось: недалеко от моста пьяная шестидесятилетняя женщина осенью наехала на маленькую девочку – та всем смертям назло выжила, но серьезно пострадала. В одной из роскошных темниц на берегу повесился мужик, жена которого оставила его ради тренера по теннису. А несколько недель назад работавшая на семейство де Вег прислуга, колумбийка, сбежала из усадьбы, даже не вынув из духовки булочки.

Из прихожей донеслись шаги.

Я оторвалась от окна и обернулась.

Самир вошел в кухню, рухнул на стул напротив, и наши взгляды встретились. Лицо его было бледным, а лоб блестел от пота. Я встала, подошла к нему и, опустившись рядом, обвила его руками.

Он шумно задышал.

– Меня, они подозревать меня, – выдохнул он. – Они считать, это я что-то сделать с Ясмин.

– Нет конечно, никто так не считает. Они задавали мне те же самые вопросы. Это их работа.

Самир сухо рассмеялся, освобождаясь от объятий.

– Как они могут такой предполагать? Как такой вообще может прийти в голову? Чтобы я, ее отец… Моего. Собственного. Ребенка.

Слова вырывались у него какими-то толчками, отчасти потому, что он едва сдерживал подступившие рыдания. Самир закрыл лицо руками, и плечи его затряслись в такт всхлипываниям. Когда я увидела, как невыносимо страдает человек, которого я люблю, когда услышала в его голосе отчаяние, проступавшее в каждом сказанном слове, когда ощутила его страх – тогда меня охватил гнев.

– Почему они ничего не делают? – воскликнула я, ударив по столу ладонью. – Почему не ищут ее, вместо того, чтобы задавать нам дурацкие вопросы? И что такое они нашли на скалах? Она, эта Анн-Бритт, сказала мне, что они сделали «определенные находки». Что это, черт побери, должно означать? Разве они не должны рассказать нам, что обнаружили? Разве мы не имеем права знать?

Самир молчал.

– Ты обзвонил ее друзей? – спросила я.

– Некоторых.

– Почему не позвонил всем?

Он застонал и принялся собирать волосы в пучок на шее, завязав его резинкой, которую носил на запястье.

– У меня есть не все номера, сама знать. А некоторый не ответить.

– А что Том? С ним ты поговорил?

Самир сердито заерзал на стуле, его раздражение было заметно невооруженным глазом. Он всегда злился, когда в разговоре упоминали Тома. Том не нравился Самиру, а я так и не смогла понять, почему. Мне казалось, что Ясмин должна благодарить свою счастливую звезду за встречу с таким парнем, как Том.

– Я оставил ему сообщение.

Я встала со своего места и направилась к тому ящику, в котором мы хранили семейные документы – паспорта, свидетельства о вакцинации и прочее. Открыв ящик, я достала паспорт и заглянула внутрь.