Так что мое первое впечатление о ней было целиком положительное.

Ясмин казалась приветливой, даже мягкой. Она была услужлива – после еды собрала посуду и даже пыталась поддерживать разговор. После ужина они с Винсентом сразу смылись. Что до Винсента – тот в нее просто влюбился и сразу начал с ней играть, к чему лично я не была готова, обычно с незнакомыми он вел себя иначе. Винсент относился к чужакам с большим подозрением. Но в то же время сын обладал неким чутьем, удивительной способностью распознавать людей, настроенных по отношению к нему дружелюбно. Таких Винсент, не мешкая, впускал в свой мир.

То, что он впустил туда Ясмин, стало ясно очень скоро.

Со второго этажа до нас доносились фырканье и смех. Потом включилась музыка, и время от времени я различала какой-то вой и топот.

Мы с Самиром подняли бокалы, чтобы поздравить друг друга с тем, как здорово все прошло. Возможно, мы легко отделались, потому что разница в возрасте между детьми была так велика?

Через какое-то время, может быть, через полчаса, они снова спустились к нам. Винсент, который скакалкой привязал к спине овечью шкуру и засунул в рот вставную челюсть, выигранную на каком-то детском празднике, давясь от смеха, пояснил:

– Мама, я – монстр!

Он зарычал и выставил вперед руки, держа пальцы растопыренными, словно когти.

Мы засмеялись.

– Надеюсь, вы не против, что мы взяли поиграть шкуру, – сказала Ясмин.

– Конечно, нет, – заверила ее я. – Но теперь, молодой человек, вам нужно успокоиться, а не то вы не сможете уснуть.

В последующие недели и месяцы мы много общались. Встречались за ужином, ходили на концерты, в театр, а иногда мы с Винсентом приходили поболеть за Ясмин – она играла в баскетбол.

Это был во многом идиллический период. Со временем мы познакомились ближе, и я открыла для себя новые стороны Ясмин. К весне она уже помогала мне в саду, внезапно продемонстрировав явный интерес к выращиванию овощей и моим грядкам на заднем дворе.

– Почему ты сажаешь лук в виде рамки вокруг моркови? – спросила Ясмин, тыкая пальцем в землю.

– Луку нужны свет и тепло. Надо следить за тем, чтобы морковная ботва его не затеняла. Поэтому лук я сажаю вокруг. А еще папа всегда говорил, что он отпугивает морковную мошку, но я не знаю, правда ли это.

И мы сажали, и прореживали, и пололи, и собирали урожай. Гнали соки, варили желе, мариновали. А когда однажды Ясмин призналась, что скучает по маме, у меня что-то екнуло в груди. «Бедная девочка, – подумала я. – Такая юная, а уже пережила столь опустошающую трагедию».

Ясмин сказала мне это, когда мы, сидя на корточках, в проливной дождь пололи сорняки.

– Вот бы мама меня сейчас видела, – бросила она словно мимоходом. – Иногда мне ее так ужасно не хватает.

– Понимаю, – отозвалась я. – Я в самом деле тебя понимаю.

Свадьбу мы сыграли в августе. Она была скромной, а саму церемонию провели на пляже в Сандхамне. Мы с Самиром договорились, что венчания не будет – мы оба не были ни религиозны, ни вообще воцерковлены. И оба разделяли мысль, что пожениться на берегу моря, по щиколотку утопая в песке и наблюдая, как волны накатывают на берег всего в нескольких метрах, было бы романтично.

Ясмин и Винсент сплели венков для всех гостей из березовых веток и цветов. Подозреваю, что маргаритки и розы, которыми были украшены венки, дети где-то подрезали. На мне было то самое платье – чересчур дорогое, которое я умудрилась порвать еще по дороге на пляж, потому что Самир наступил мне на подол.

Потом был праздничный ужин у Греты – несмотря на то, что та однажды была влюблена в Самира, она смогла смириться с тем, что отныне мы с ним были вместе, и великодушно одолжила свой домик на шхерах. Само собой, присутствовали дети, и мама, и мои ближайшие подруги. Родители Самира умерли, а братьев и сестер у него не было. Зато был десяток кузенов, из которых общение Самир поддерживал лишь с одним – Мухаммедом. Тот прилетел на нашу свадьбу из Марракеша с женой по имени Мона.