И среди прочих, кто свалил перед Московской олимпиадой в Штаты, был замдиректора Ленплодовощторга. Можно себе представить, каких масштабов фигурой он был в Ленинграде. Золотое дно, миллионные махинации: магнат. Один из хозяев города. Стометровая квартира на Мойке, забитая антиквариатом, белая «Волга», и собачке золотые зубы вставлены. Но – вечно отмазываться, совать взятки, комбинировать с документами, – нет возможностей гению бизнеса для настоящего разворота. И он свалил в страну настоящего разворота.

И в этой бездушной Америке оказалось, что он на фиг никому не нужен. Не требуются этим зажравшимся заразам ни фрукты, ни овощи, ни директора плодовых баз. Ни тебе у них пересортицы, ни дефицита, рынок рабсилы забит профессионалами, а он человек уже немолодой, и его вообще на работу никуда не берут: делать ничего, мол, не умеет… или не больно хочет. И бывший магнат, а ныне балда-совок, на свое пособие начинает мрачно пропивать тоску по родине: русская ностальгия, классика.

А отношения Америки с Союзом на тот момент предельно мерзкие, Империя Зла, понимаешь, и один мелкий литагент тут предлагает ему, среди прочих, написать антисоветский роман: за это вполне платят; это требуется. Он – крупная величина был, мозговик, менеджер, насквозь знает душившую его систему, от которой сбежал под угрозой сибирской каторги: чего ж ему не написать.

Он хватается за это предложение, добивается подписания контракта, как человек деловой, выторговывает аванс – и становится писателем!

Он приносит из прокатной конторы на Брайтоне машинку с русским шрифтом, покупает пачку бумаги, и при благоговейной тишине домочадцев начинает писать роман. Антисоветский. Люто все уже ненавидит.

Пять минут начинает. Час начинает.

Он потеет день, другой, неделю, и по прошествии недели впадает в черную меланхолию, и вдобавок к пособию пропивает аванс. И не может написать ни единого слова. Не приучен. Профессия другая. Даже крохотного рассказика не получается. Не сочинитель он, ну фантазии не хватает: другой склад ума. Он всю прежнюю жизнь посвятил вещам конкретным: деньги воровал, – тут мечтательность, знаете, противопоказана. Замечтаешься – и пожалте в загородку!

Грядет срок сдачи рукописи, звонит литагент: кранты! Не только заработок заодно с писательской славой рухнул – но и аванс возвращать надо! Проеден давно аванс, пропит. «Будет взыскан по суду».

Но литагент тертый, приезжает – спокойно разбираться:

– Слушайте, вы кем работали?

– Заместителем директора Ленплодовощторга.

– Ага. Торговля. У русских не поощряется.

– Не поощряется… Н-но окупается…

– Оу? И крупное дело?

– Еще какое!

– Большие деньги, много людей?

– Еще какие деньги, дорогой мой!.. И каждому – дай!..

– Случались интересные истории?

– Да еще какие истории!

– Вы преследовались советскими властями?

– Упаси Бог! У меня всегда комар носу не подточит!

Агент – недоволен:

– Но вы, наверное, боялись пострадать?

– Да уж инфаркт нажил.

– Могли серьезно наказать? За что?

– За что угодно! За все. Могли вообще расстрелять.

– Оу? – просветлел агент. – Так какого черта? Пишите книгу о своей жизни и работе. За что могли расстрелять. Посмотрим.

И под угрозой отбирания аванса и впадения в полное ничтожество бывший замдиректора целит неумелым пальцем в клавиши, потеет от умственного усилия и начинает стучать: