Один Сэм всё еще не оставил попыток выйти со мной на связь.

Я медленно пролистываю его сообщения, смотрю, как послания типа: «Привет, старик, как дела?» сменяются вопросами вроде: «Чувак, уже почти два месяца от тебя ни слуху ни духу. Позвони мне. Я за тебя волнуюсь».

Не знаю, как буду смотреть Сэму в глаза после того, что произошло. Неужели он хочет меня видеть? Даже если мы увидимся, наша встреча станет лишь еще одним болезненным воспоминанием о том, что наше трио – больше не трио.

– Ты не сможешь отмахиваться от него вечно, – говорит мама, словно прочитав мои мысли.

Она дважды хлопает меня по ноге и встает.

– А теперь позвони Сэму и поднимайся. Отправляйся в магазин – я больше не стану покупать тебе еду, – добавляет она, направляясь к двери. – Может, если ты как следует проголодаешься, то выйдешь наконец из своей берлоги и присоединишься к миру живых.

У меня громко урчит в животе.

Предательский желудок.

К тому времени как я доползаю до «Забегай и покупай», пот уже льет с меня градом. Джинсы раздражают кожу, успевшую привыкнуть к мягким фланелевым штанам. Я добирался сюда почти час, прихрамывая, ковылял по тротуару вдоль улицы, идущей мимо моей старшей школы и библиотеки; от усталости нога трясется и подгибается – сказывается отсутствие физических нагрузок, назначенных мне врачом, ведь я благополучно о них позабыл.

Мама словно невзначай оставила запасной ключ на кухонном столе, но я ни за что и никогда больше не сяду за руль.

Стараюсь не смотреть на витрины магазинов: все они напоминают мне о Ким. Китайский ресторанчик, где мы всегда отмечали окончание учебного года (Сэм неизменно сжирал всю лапшу ло-мейн). Кофейня, в которой Ким покупала латте за семь долларов с овсяным молоком, утверждая, что «оно вкуснее настоящего». Парикмахерская на углу: там Ким делала мелирование, пока мы с Сэмом сидели в зале ожидания и смотрели футбол в своих мобильных телефонах.

Итак, я старательно смотрю себе под ноги, пока передо мной не открываются двери «Забегай и покупай», а в лицо мне не ударяет волна охлажденного воздуха. Хватаю тележку, с облегчением переношу на нее часть своего веса, брожу по рядам, время от времени кидаю в тележку продукты и жую луковые колечки, благо прихватил пачку со стенда у входа.

Молоко, яйца, хлеб. Беру пару упаковок мини-пицц, потому что мама не уточняла, чем именно я должен питаться, а микроволновка в моей комнате стоит не просто так.

Специально, чтобы разогревать пиццу.

Когда я иду домой с двумя пакетами, солнце уже почти опустилось к горизонту; небо окрашивается в оранжевый и розовый цвета, медленно переходящие в фиолетовый. Похоже, я пробыл в магазине дольше, чем думал.

Вдруг грохочет гром – раскатистый, громкий, ритмичный.

В первую секунду я вздрагиваю, на память снова приходят события того вечера, но потом поворачиваю голову и вижу, что футбольный стадион старшей школы Эмброуз ярко освещен, а парковка перед ним забита машинами.

Это не гром, а барабаны.

С трибун доносятся радостные крики, которые почти заглушают барабанный бой музыкальной группы. Сегодня вечер пятницы, один из первых в этом году футбольных матчей в самом разгаре. Я машинально сую сумки с продуктами под мышку и схожу с тротуара: огни и веселые крики толпы притягивают меня магнитом, и вскоре я уже сижу на одной из холодных металлических скамей.

Делаю глубокий вдох. Всё вокруг кажется странным и… правильным впервые за долгое время. Толпа вокруг. Сине-зеленая с белым форма игроков на поле. Тренер свистит в свисток, висящий у него на шее.