Йерве придерживался мнения, что Нибелунга стала такой же пленницей Рока, как и он сам, от чего преисполнился к ней жалости и сочувствия, как и к Гильдегарду, который, как было прекрасно известно Йерве, вовсе не испытывал ни малейшего желания жениться ни на Нибелунге, ни на ком-либо другом. Обида на несправедливость крестного отца воспылала в его душе. А может, и на холодную справедливость.

Невеста наотрез отказалась садиться в повозку, и пожелала ехать верхом на Василисе, которую Гильдегард, несомненно, в скором времени передаст в ее владение в качестве свадебного подарка. Какие бы планы она ни вынашивала касательно сына дюка, как и любая отвергнутая женщина, Нибелунга тоже была в обиде – на Фриденсрайха.

Повозка опять покатилась по пыльным дорогам Асседо и окрестностей. Йерве снова спрятался за занавеску – единственную уцелевшую, а Фриденсрайх с упоением глядел на солнечные равнины и степи, расстилающиеся за окном, на зеленеющие луга и на поля подсолнухов.

Если бы Йерве все еще мог распознавать выражения лиц, он бы прочел на лице своего кровного отца такой неподдельный восторг, томление и трепет ожидания, которые могут возникнуть только у узника, вырвавшегося на свободу из долголетнего заточения, или у воскресшего мертвеца. Ho поскольку Йерве более не был способен читать по лицам, Фриденсрайх не счел нужным скрывать обуревавшие его чувства, которые никому бы не приоткрыл в любом ином случае.

Красивым было Асседо летом, когда все цвело, а колосья ржи шевелило дыхание невидимого, но близкого моря. И не то чтобы Фриденсрайх об этом забыл, ведь он никогда ни о чем не забывал, но воспоминания нахлынули на него бурным потоком, сливаясь с реальностью, и обострили восприятие. Он распахнул окно и подставил лицо соленому ветру.

Воздух Асседо был целебен, что было известно каждому, кого хоть раз да заносило на земли древних истрийских мореплавателей. На короткое мгновение Фриденсрайху показалось, что он все еще жив.

– Пожар! Пожар! – вдруг раздались крики спереди, не успела процессия удалиться и на две лиги от поместья Гезундхайт.

Потревоженный Йерве тоже высунулся из окна, и различил марево, поднимающееся недалеко на юге.

– Там должно быть селение Ольвия, – подсказал Фриденсрайх, – маленький рыбацкий городишко.

– Он славится лечебными источниками, термами и банями, – не ударил лицом в грязь и Йерве. – За последние десять лет селение разрослось, разбогатело и вошло в моду. Вся знать провинции выкупила в Ольвии дома и съезжается туда на летние оздоровительные купания.

– Во времена моей молодости весь свет съезжался в Тиру, что на противоположном берегу залива.

– В Тире теперь обитают лишь отставные пираты, проигравшиеся князья да старые девы. От былой роскоши там остался лишь обветшалый ям «Истрия».

– Как преходяща слава земная, – философски заметил маркграф. – Что ж, судя по этому столбу дыма, обветшалость в самом скором времени не минует и Ольвию.

– Я в Ольвию! – донесся до повозки голос дюка. – Помогу чем смогу. А вы – ни шагу отсюда.

– Кто бы сомневался, – бросил Фриденсрайх. – Там, где пекло, там и Кейзегал.

– Может не стоит, сир? – пробормотала Нибелунга. – Это опасно, а скоро свадьба…

Но дюк не удостоил ее ответом, стегнул Ида и направил на юг.

– Скачи за ним, Оскар! – приказал Фриденсрайх кучеру.

– Во весь опор! – поддержал его Йерве.

– Вы с ума сошли, господа! – вскричала Нибелунга. – А как же я?

– Нам ничего не грозит. Пожар небольшой. Два дома горят от силы, а может быть, и всего лишь один.

– Дома в Ольвии теперь в большинстве своем каменные, а дороги из брусчатки, – просветил присутствующих Йерве. – Дюк приказал вымостить пять лет назад. Вряд ли пожар распространится.