– Довольно. Насиделись. Отбой, сударыни! Негоже утомлять гостей. Завтра нас ждет дальняя дорога, а эти двое и так еле дышат.

Женщины и барышни покорно повскакали со своих мест. Но не все, а только некоторые, поскольку затуманенные взоры последних были прикованы к маркграфу. Нибелунга, казалось, вообще не заметила вторжения нарушителя идиллии. Но тут мать дернула ее за ухо, и ей тоже пришлось вскочить.

Ни для кого в Асседо и окрестностях не было тайной, что Эдда, старшая дочь баронессы и мать Нибелунги, являлась одной из самых верных подданных дюка, и была готова исполнять его приказы задолго до того, как те были произнесены вслух.

Йерве тоже поднялся, испытывая к дюку огромную благодарность, а Фриденсрайх, подперев щеку ладонью, с интересом наблюдал за происходящим.

– Ваша милость, вы забываете, что перед вами не рота наемников, а нежные создания. У них разболятся головы от вашего командирского тона. Позвольте им провести вечер за приятной беседой. В конце концов, это такая редкость в наших суровых краях.

Дюк одарил Фриденсрайха взглядом, способным испепелить целую мельницу, но вместо ответа развернул кресло друга и соратника, и выкатил вон из гостиной.

– Бесчестный маневр, – беззлобно сказал Фриденсрайх.

– Пойдем, Йерве, – бросил дюк через плечо.

Баронесса вместе с ключницей резво обогнали их, показывая дорогу к свободным опочивальням.

– Ты уже успел не раз пожалеть о том, что предложил мне уехать с тобой в Нойе-Асседо, не так ли, Кейзегал? – с усмешкой спросил Фриденсрайх. – Я слышу твои мысли: «Дьявол меня забери, какого черта я опять с ним связался? Лучше мне было забыть его совсем, как я и намеревался». Мой дорогой, еще не поздно исправить оплошность.

– Прекрати, Фрид, – сквозь зубы процедил дюк. – Я никогда не изменяю своим решениям.

– Только раз в шестнадцать лет.

Дюк промолчал.

– Что ж, я уже не раз успел отблагодарить тебя за такое проявление не присущей тебе мягкости сердца. Спасибо тебе, Кейзегал.

– Брось, – попытался проявить очередную резкость дюк, но тон его невольно смягчился. – Мне не нужны твои благодарности. Я поступил так ради Йерве.

– Не сомневаюсь, – серьезно промолвил Фриденсрайх.

– Ты в порядке, мальчик? – спросил дюк, когда процессия оказалась у двери комнаты, предназначенной Йерве, и заглянул юноше в глаза.

– Да, ваша милость.

– Ты лучше видишь?

– Нет, ваша милость. Но лучше разбираюсь в том, что вижу. Я сразу узнал вас по походке.

– Вот и хорошо. Иди спать, Йерве. И не забудь запереть дверь на засов.

Йерве повалился на постель и мгновенно заснул. Ему снились сны, в которых у людей были обыкновенные лица, предметы были четкими и ясными, и все было простым и понятным.

Рассвет еще не забрезжил, когда дюк, разбуженный внезапной мыслью, подкравшейся к нему во сне, подобно тому, как возвращается из вражеского стана в родной полуночный лагерь разведчик, вскочил, оделся и, стараясь соблюдать тишину, спустился по лестнице и открыл двери опочивальни соратника и друга.

Нечеловеческим усилием воли удалось ему на несколько мгновений сдержать рвущееся из горла громкое проклятие, и он поспешно затворил за собою дверь.

На постели рядом с Фриденсрайхом лежала Нибелунга в одной камизе, положив голову тому на грудь и обвив руками, как какое-нибудь сокровище. На коврике с другой стороны кровати устроилась единственная правнучка баронессы фон Гезундхайт, обняв тряпичную куклу.

– Дьявол и сто преисподних! – вырвалось наконец проклятие, и оправданно повисло в воздухе.

Несмотря на приглушенный голос дюка, Фриденсрайх открыл глаза и молниеносно извлек из-под подушки пистолет. Еще через мгновение он осознал, что на нем лежит чужое тело.