- Бездарность ты, Некрасова! Ладно, давай сюда свою писанину, один хрен что-то печатать нужно. И интервью с Довлатовой чтоб к завтрашнему утру было готово! Мы его на первую полосу пустим.
- Будет сделано, - соглашаюсь, не имея ни малейшего представления, как всё успею, и, наконец, выхожу от главного. Иду прямиком к своему столу, вымученно улыбаясь на понимающие взгляды коллег. И Соне улыбаюсь, ей и так досталось: мать усвистала в неизвестном направлении, банты съехали с макушки, ведь руки у меня растут не из того места, а обедает она вредным хот-догом. Детям же можно хот-доги?
- Старый хрен, - сажусь на краешек Ириного стола и устало растираю виски. - Что делать-то? Я ни в жизнь материалы не обработаю...
- Всё так плохо, да? - подруга косится на мою племянницу и сочувственно пожимает мою коленку. - Ну хочешь, я за тебя напишу? Ты, главное, в детский дом съезди и интервью возьми. Меня этот лысый чёрт ни за что не отпустит, пока я с рекламой не разберусь.
- Хочу! Ира, спасай! Я тебе всё на почту скину, ладно? - оживляюсь, подрываясь с заваленного конфетными фантиками стола, и складываю руки домиком. - Ты меня очень выручишь!
- Ладно, уж. Только если что не так, меня не вини. Неспроста же Толик мне статьи не поручает.

Да к чёрту Толика! И репутацию к чёрту! Мне сейчас о другом думать нужно: впереди целый час в компании с суровой директоршей детского приюта, а после... А о том, что ждёт меня после, даже думать не хочу, слишком уж рана кровоточит.
- Сонька, - командую перемазавшейся майонезом девчонке, чтоб она поскорее собиралась, и наспех закидываю в сумку всё необходимое.
- А колготки? - возмущается она, пока я тащу её за руку по коридору. - К папе в таких нельзя. Вдруг не захочет такую дочку?
- Захочет, иначе ему придётся иметь дело со мной!
Хотя, кого я обманываю? Всё равно от моей расправы Некрасову не убежать. У меня руки так и чешутся приложиться к его наглой роже. Он на святое покусился - на мои чувства к родной сестре, а такое просто не забывается! Даже беседуя с вполне себе доброжелательной директрисой, только о своей мести и думаю. Что сначала предпринять: голову ему открутить или оторвать самое ценное? Чтоб больше не звенел ими на всю округу?
- А здесь у нас детки помладше. Вот Лидочка, ей четыре, - женщина подзывает к нам симпатичную малышку в красивом сарафане и сажает её к себе на колени. - Лидочка у нас уже год.
Бедная...
- Мать лишили родительских прав. Видите, - её рука скользит по детскому плечику, отодвигая края футболки, и обводит указательным пальцем три одинаковых рубца. - Сигареты об неё тушила, паскуда. Господи, вы ведь там всё подкорректируете?
- Конечно, - киваю, ничуть не виня Татьяну Викторовну за веское словцо, но в блокноте делаю пометку: "Ира, паскуду убирай". - Скажите, а как давно вы здесь работаете?
- Без малого двадцать лет.
- Тяжело, наверное, ежедневно видеть такое?
- Не без этого. Когда только сюда пришла педагогом, меня уверяли, что с годами проще станет. Мол, ко всему человек привыкает. А я так и не научилась. Это же дети... Иной раз, как новенькие поступят, весь вечер дома реву. Да и здесь реву, вместе с ними.
- А как, вообще, ребёнок попадает в ваш детский дом?
- Как? Да как и везде. Груднички-отказники сначала в доме малютки живут. Ну как дом? Дом  это громко сказано - пятый этаж роддома. Там их какое-то время медсёстры выхаживают, а потом перевозят в соседний город. А уж когда подрастут, если в семью не забирают, уже сюда.
- А семьи? - сглатываю ком в горле, краем глаза взглянув на притихшую племянницу. - Матери, например. Бывает, что они сами сюда детей сдают?