Каждую находку Питер оглядел самым внимательным образом. Когда с осмотром кладовой было покончено, он развернулся и проворно отправился дальше по коридору, к двери своей комнаты. Здесь он отлично обходился и без костылей, обладая поразительной способностью передвигаться с помощью опоры, придерживаясь за нее руками – такой опорой вполне могли послужить и стены коридора. Выбрасывая далеко вперед скованные железными скобами ноги, он быстро продвигался по коридору огромными, неестественно широкими шагами.

Оказавшись в своей собственной комнате, он с той же тщательностью осмотрел каждую вещь: все было на месте. Комната осталась в точности такой же, какой была прежде, когда он уезжал. Все тут содержалось в порядке. В воздухе не стоял нежилой запах пыли и сырости, который неизбежно появляется в долго пустующих помещениях. Напротив, здесь пахло свежестью и дышалось легко; очевидно, комната регулярно убиралась и проветривалась. Это и стало ответом на все вопросы, не дававшие покоя Питеру.

Он медленно двинулся дальше, завершая обход старого дома. В какой-то момент у него появилось ощущение, что он бродит по пепелищу среди голых останков уничтоженной пожаром постройки. Он помнил этот дом совсем другим – в жаркие летние дни здесь царила приятная прохлада, а зимой жарко горел огонь в очаге, было тепло и уютно. Теперь же все разительно изменилось: во дворе ранчо больше не росли раскидистые деревья, в тени которых когда-то утопал их маленький домик, и не нужно было обладать сверхпроницательностью, чтобы понять, почему их спилили.

Все, что только можно было продать, было распродано, а деньги пошли на оплату его учебы, книг, учебников и прочих расходов, которые он всегда делал с такой легкостью. Другие тоже посылали своих сыновей учиться в колледж. А сам он никогда не задумывался о том, что все это время единственной его опорой был неискушенный в денежных делах отец, за душой у которого не было ничего, кроме этого небольшого ранчо.

Первые подозрения закрались в душу, когда он увидел двух понурых кляч, запряженных в ожидавшую его на станции повозку, и выцветший старый сюртук отца. Вид дома и покосившаяся конюшня лишь красноречиво дополняли безрадостную картину царившей в хозяйстве разрухи. Хотя то, что довелось увидеть в самом доме, глубоко запало ему в сердце.

На заднем дворе раздался стук топора. Выйдя из дома, он застал отца за колкой дров. Но сухое дубовое полено было очень твердым, а топор оказался тупым; к тому же руки Росса Хейла в этот день странным образом ослабели и предательски дрожали. Ни слова не говоря, Питер забрал у него топор.

– Так ты что, и топором можешь махать? – спросил отец.

– Еще как! Гляди!

Было очень странно видеть, как Питер встал, расставив ноги, и, для большей устойчивости вогнав в землю концы железных скоб, обеими руками взялся за топор. Бревно оказалось очень неподатливым, и до этого момента топор в руках Росса Хейла лишь беспомощно отскакивал от древесины. Теперь же, когда за дело взялся Питер, все изменилось. Самым первым ударом он вогнал топор в дерево до половины лезвия; второй удар отколол полено толщиной в две человеческих руки. И с каждым новым взмахом звон топора разносился по округе громким эхом, похожим на ритмичные выстрелы из длинноствольной винтовки.

Росс Хейл изумленно наблюдал за каждым движением сына, глядя на то, как взлетает вверх и стремительно обрушивается вниз лезвие топора и думая… Эх, а что бы было, не стань сын великан калекой…

– Этого хватит?