Весьма впечатляли огромные нефы – крупные, вместительные суда с изогнутыми к килю бортами, с несколькими мачтами и широкими парусами. На носу и корме нефа высились деревянные башни для стрелков – шато. В отличие от галер, нефы имели медленный ход и были очень неповоротливы, что при осаде не имело никакого значения.

Юиссье были транспортными парусниками. В их глубоких трюмах помещалось до сотни лошадей, которых выводили на пологий берег через широкую дверь-пандус в корме.

Василько еще помнил те времена, когда военный флот Византии представлял собой грозную силу; ведь он поступил в Варангу, когда ему едва исполнилось шестнадцать лет, и служил уже двенадцатый год. Тяжелые боевые дромоны, мощные фортиды – военные грузовые корабли, хеландии – быстроходные весельные галеры, похожие на дромоны, но меньших размеров, транспортные памфилы, легкие военные усиаки и вместительные усиеры с двумя палубами, предназначенные для перевозки лошадей, заставляли трепетать все страны, населявшие берега Византийского моря и Понта Эвксинского.

В качестве цаконов (матросов), просалентов (гребцов), букинаторов-трубачей и сифонаторов, в задачу которых входило обслуживание установок для «греческого огня», на кораблях служили только византийцы и газмулы, выходцы из смешанных греко-латинских семей. Команды кораблей из местных жителей давали полную гарантию от предательства и от того, что они сдадутся на милость победителя.

Но засилье венецианских и генуэзских купцов привело к упадку византийской торговли, являвшейся важным источником пополнения императорской казны. Высшие сановники без стеснения опустошали и без того оскудевшую сокровищницу басилевса. Все это неизбежно повлекло за собой ослабление армии и флота, который практически перестал существовать. Византийцы привыкли прибегать к услугам хитроумных венецианцев.

А великий друнгарий (командующий флотом) Михаил Стрифна, родственник императора Алексея III, имел обыкновение превращать в золото для пополнения своей сокровищницы не только рули и якоря, но даже паруса и весла. Он полностью лишил византийский флот больших кораблей, посчитав это «удовольствие» слишком дорогим для империи. Еще недавно грозные дромоны и фортиды гнили в отдаленных бухтах, чтобы не смущать народ, своими черными остовами напоминая флаги, которые вывешивали в местностях, зараженных чумой.

Кто жалеет денег на собственную армию, вынужден кормить чужую…

Василько тяжело вздохнул и перевел взгляд на стены, где шла подготовка к отражению штурма. За зиму, пока крестоносцы-пилигримы торчали лагерем в окрестностях Константинополя, дожидаясь обещанных выплат, жители города хорошо укрепили стены города, надстроили сверху каменных башен деревянные и прочно укрепили их снаружи, обшив досками и прикрыв сверху бычьими шкурами. Во время приступа шкуры поливали водой, и башни нельзя было поджечь.

Стены имели добрых шестьдесят стоп[18] в высоту, а башни – все сто. На стены установили дополнительно сорок камнеметов в тех местах, где, как предполагалось, пилигримы могли пойти на приступ.

– Выбираешь место, где сподручней умереть? – послышался знакомый голос.

Василько обернулся и увидел Андрейко. Обычно улыбчивое лицо его друга было хмурым, а в ясных голубых глазах таилась тоска.

– Отобьемся! – ответил Василько, но уверенности в его голосе не прозвучала.

– Твои бы слова да Господу в уши. Город обречен.

– Не говори глупости! – рассердился Василько. – Иначе накличешь беду.

– Это чистая правда. А беда уже давно пришла. Горожане не идут в ополчение. Никто не хочет сражаться за узурпатора, которым они считают нового императора. На стенах только наемные войска и пизанцы. Но нас очень мало!