Бекетов восхищенным остановившимся взглядом созерцал это дивное творение.

– Я предложил тебе технологии, управляющие социальными энергиями. Я чувствовал эти энергетические потоки, льющиеся с разной скоростью, с разной плотностью и прозрачностью. Одни из древних времен прихотливо достигали наших дней. Другие из близкого прошлого продолжали нести обветшалые смыслы. Третьи, зарождаясь на наших глазах, принимали вид непредсказуемых вихрей и взрывов. Я усмирял эти взрывы, устраивал ловушки, в которых гасил опасные завихрения. Замедлял одни потоки и убыстрял другие. Сталкивал их и гасил. Выбирал из них те, что способствовали росту кристалла. Уменьшал разрушительную силу других. Меня ненавидели, потому что я укрощал эгоизм политиков и безумство политических партий. Разрушал репутации самонадеянных выскочек, используя для этого подчас аморальные методы. Прослушивал телефонные разговоры. Обнародовал банковские счета. Подкладывал им в постели дорогих проституток, а потом вывешивал фотографии в Интернете. Я запускал ложную информацию, которая побуждала наших противников к необдуманным действиям, после чего они оказывались ослабленными или уничтожались. Я создавал молодежные организации, которые подавляли уличных экстремистов. Я вносил идеологическую путаницу в ряды коммунистов и националистов. Вел тонкие игры с еврейской интеллигенцией, отдавая им на откуп газеты и радиостанции, где их ядовитая энергия свертывалась и выпадала в осадок. И мне удалось ценой невероятных усилий вырастить кристалл молодого Русского государства, которое я передал тебе в руки.

– Все так, все так, Андрюша! Ты настоящий маэстро, и тебе нет равных! – воскликнул Чегоданов с благоговением.

– Но ты не воспользовался моим подарком. Этот кристалл предстояло лелеять, вливать в него струи новых энергий, пронизывать пучками лучистого света, вносить в трепещущее поле живой истории. Этот эмбрион государства еще предстояло выносить, добиться родов, чтобы родившаяся страна увидела свет, задышала, открыла глаза. Ты обладал в народе громадной популярностью. Ты накопил в казне несметные нефтедоллары, которые подарил тебе Ермак Тимофеевич, завоевавший Сибирь. Мы говорили с тобой о развитии, о рывке, который предстоит совершить России. О строительстве заводов и научных центров, звездолетов и детских больниц. О справедливой стране, о которой мечтал народ, униженный и оскорбленный захватчиками. Мы хотели создать Великую Россию, которую каждый человек считал бы своей. Строил ее, как огромный и светлый дом между треми океанами. Сберегал таинственную евразийскую чашу, куда во все века стекались реки великих империй. Ты мог разбудить дремлющие в народе коды, задавленные нуждой и унынием, и народ, очнувшись, стал бы снова народом-героем, народом-открывателем и подвижником. Ты мог написать великую и грозную книгу, в которой тебе судьба отвела великое место. Мы говорили с тобой об этом в самолете, когда ты летел на изнурительные переговоры в Вашингтон. Говорили в гарнизонной гостинице после твоей душераздирающей встречи с вдовами утонувшего «Курска». Говорили в келье Тихвинского монастыря, когда ты приложился к чудотворной иконе. Это было время кромешных трудов и ослепительных надежд.

Бекетов видел, как на лице Чегоданова появилась мучительная улыбка, словно мимо него проносили дивный фонарь, но было не дано насладиться его волшебными отсветами. Фонарь удалялся и меркнул.

– Ты обманул судьбу, обманул ее ожидания. Не захотел писать книгу истории. Испугался великой роли.