Пончетто криво усмехнулся: мол, видали и не таких! Мгновенно сбычился, спрятав подбородок под поднятое угловатое левое плечо, и, выставив вперед левую руку, уверенно пошел на сближение, надеясь, как и в первом раунде, засыпать градом ударов, особенно ударами снизу, заставить русского снова попятиться и вытирать спиной канаты ринга.

Но русский не дрогнул, не попятился. А смело принял вызов. И на вихрь ударов ответил не менее мощным вихрем. Серией на серию, комбинацией на комбинацию. И Пончетто почувствовал, что его перчатки попадают или в воздух, или в стену, а у его соперника под пухлой кожаной перчаткой таятся не просто железные кулаки бойца, а настоящие бронебойные снаряды. Спасаясь, Пончетто рывком отскочил в сторону, стремясь оторваться от наседающего русского. Откуда только немцы его вытащили, где разыскали? У русских же нет профессионального бокса, а этот, судя по всему, из когорты профессионалов, да еще из тех, тертых-перетертых! «Задурил мне голову в первом раунде, а вот сейчас показал свое настоящее лицо. А может быть, все это и не так, может быть, мне только показалось? Чего испугался? Санта Мария, благослови и пошли удачу». Сделав финт, обманное движение корпусом, Пончетто рывком сблизился с Миклашевским и вошел в ближний бой, надеясь на свои апперкоты, мощные удары снизу, не раз приносившие ему успех. Итальянские солдаты дружно поддержали земляка.

Но Игорь был начеку. Он ждал этих ударов. Отработал с тренером защиту. Два первых поймал на подставленные раскрытые перчатки, как говорят, на ладони, последующие – отбивал, принимал на руки, закрывая ими свой живот, солнечное сплетение. Пончетто вошел в азарт. Ему показалось, что именно здесь наконец он сломит упорство русского, если в первые секунды ближнего боя тот лишь защищается. И со стороны казалось, что преимущество итальянца опять стало бесспорным. Он диктует ход боя, он владеет инициативой. Только было непонятно знатокам бокса и боковым судьям, почему же русский не уходит от невыгодного, даже губительного для него ближнего боя? Почему не спасается отходом? Шаг назад или в сторону, и ты в безопасной зоне.

– Ваня, держись! – кто-то прокричал с галерки.

На афишах, оповещающих о боксерском турнире, имени не указывали, а только звание, инициалы: «Боксмайстер И. Миклашевский, чемпион Ленинграда». Русское имя Иван сразу пристало к Игорю, и даже судьи его так называли. Итальянцы на этот одинокий русский выкрик ответили дружным хором. Они топали и скандировали:

– Пон-чет-то!.. Пон-чет-то!..

Итальянец, выставив голову вперед, чуть ли не упираясь ею в плечо Миклашевского, бил, бил и бил. Он работал руками, как заведенный автомат, безостановочно, бесконечно длинной серией, как скорострельная пушка. Расчет был прост и проверен на многочисленных соперниках. Удары по корпусу сбивают дыхание, сковывают и парализуют противника, если только тот вовремя не выскользнет из ближней дистанции, не отскочит назад. А русскому и отскакивать некуда, за спиною – канаты. Пончетто теснил Миклашевского к канатам, к своему углу. Казалось, что еще секунда-вторая, и все будет кончено.

Так действительно и произошло. Только на полу лежал Пончетто. Он свалился мягко, вернее, осел на серый брезент ринга, словно из его тела вдруг вынули железный стержень, и он потерял внутреннюю опору для всей массы жил и мышц. Все произошло так быстро, что многие ничего не поняли. Как же так? Пончетто неистово колотил русского, и этот же Пончетто опустился на пол. Что же произошло? Он сам себя нокаутировал, что ли? Удар Миклашевского видели немногие. Удар сбоку, или, как его называют на западе, хук. Короткий и точный. В тот миг, когда Пончетто слегка опустил правую руку для небольшого замаха, чтобы провести свой коронный апперкот, и открыл подбородок, в этот самый миг Миклашевский, опережая соперника, резко поворачивая корпус, послал кулак. Он промелькнул, как черная молния. В нем, в этом классическом хуке, было столько силы, столько стремительности и точности! В зале стало тихо. С галерки тот же русский голос удивленно выкрикнул: