Наконец-то его оставили в покое. Приглашённый врач пытался выяснить, чем Волк болеет, на что жалуется, но, так и не получив внятного ответа, разобрался сам – уже побелевший, трёхлетней давности, но всё ещё хорошо заметный шрам, идущий через всю грудь, мог рассказать гораздо больше, чем его заикающийся обладатель. Доктор посетовал, что нет кардиографа, измерил давление и дал какие-то таблетки. Волк их взял, но пить не стал, на дальнейшие вопросы о самочувствии утвердительно покивал, и от него отстали. И вот теперь он лежал в одноместной камере с болотно-зелёными крашеными стенами на узкой и скрипучей кровати с таким же болотно-зелёным казённым и дурно пахнущим одеялом. Единственное в комнате окно было зарешёчено, красноречиво свидетельствуя, что здесь ты не просто больной, ты – зэк. И не расслабляйся. Все эти вежливые «Леонид Витальевич» и «вы» – не более чем игра в доброго следователя, чуть ли не поклонника артиста. А вот запоры на металлической двери звякнули весьма натурально. И жрать тебе, Леонид Витальевич, принесут сегодня в жестяной миске, если вообще принесут.

Но не это, совершенно не это занимало сейчас его мысли. Все ужасы сегодняшнего дня, начиная с окровавленной Лизы и заканчивая бьющим в глаза светом в комнате допросов отступали перед диким, звериным страхом – оно вернулось. Спустя четыре десятка лет! Сейчас, когда он ожидал от жизни каких угодно неприятных сюрпризов: потери голоса или угасания зрительского интереса, проблем со здоровьем и естественного ухода близких людей, импотенции, в конце концов. Ожидал и внутренне себя готовил. Какие-то ожидания оправдывались, какие-то, к счастью, нет. Он пока что был востребован как артист, а голос, хоть и не звучал как в молодости, но всё же оставался вполне приличным, даже приобрёл новые бархатистые оттенки. Да и с женщинами, слава богу!.. Но это! Вот чего он совершенно не предполагал. И что могло в один миг перечеркнуть всё, чего он так упорно добивался на протяжении всей жизни!

Телефон у него не забрали. Тоже, видимо, из уважения. Но звонить по нему он всё равно не мог, а эсэмэсками пользоваться не умел. Ещё прочитать получалось, а набрать уже нет. Впрочем, ведь Борьке можно и так позвонить, он всё поймёт.

Щурясь без очков, он кое-как отыскал нужную запись, нажал вызов. Карлинский ответил не сразу, но Волк долго ждал и наконец услышал знакомый, нарочито ленивый голос.

– Весь внимание, Леонид Витальевич.

Клоун. Но Волку сейчас было не до смеха.

– Бо-бо-боря! Бе-бе-бе-еда!

В общем-то, этого достаточно. Даже первого слова было бы достаточно, чтобы Боря всё понял. Уж кому понять, как не ему.

– Ты где? – отрывисто уточнил разом посерьёзневший Карлинский на том конце.

– В СИ-СИ-СИЗО. Бу-бу-бутовском.

– Что случилось? Лёня? Пой, твою мать.

Со стороны их разговор мог показаться диалогом двух сумасшедших. Но душевным расстройством никто из них не страдал.

– Не-е мо-огу, Бо-оря. Мне пло-охо.

Он всё-таки пропел эту фразу. Тоже не шибко здорово получилось, и куда былой опыт делся!..

– Я приеду, Лёнь. Сейчас же. Держись, старик, и не нервничай!

Леонид Витальевич положил телефон. Хорошо, когда не надо ничего объяснять. Хорошо, когда есть настоящий друг. В его мобильнике, наверное, с тысячу номеров. Коллеги, приятели, спонсоры, чиновники всех мастей. Есть даже парочка бандитов. А позвонить можно только Карлинскому. Хотя, наверное, у какого-нибудь замминистра МВД, который песни Волка «с детства знает», куда больше вариантов его отсюда вытащить. Но замминистра МВД не поймёт ни слова из его нынешнего невнятного бормотания да и не захочет понимать. Просто повесит трубку, решив, что Волк нажрался или кто-то его разыгрывает. Он знает совсем другого Волка – успешного, обаятельного, заливающегося соловьём на концерте и травящего анекдоты на последующей пьянке. И только Борис знаком с Лёнькой, мальчишкой с Ворошиловской улицы, до уровня которого Леонид Витальевич сейчас стремительно деградировал.