– Куда тебя везти? – осведомился Борька, врубая обогрев сидений. – Домой?

Леонид Витальевич представил собственную квартиру, свой выстраданный двухэтажный пентхаус в элитном доме на Берсеневской набережной с шикарным видом из окна спальни на храм Христа Спасителя. Представил мягкую, широкую и идеально чистую кровать с десятком разнокалиберных подушек, которые так удобно подсовывать под затекающие части тела, и ванну с морской солью, увы, горячую уже нельзя, но хотя бы тёплую, в которой можно откисать хоть целый час. Он почти услышал лай любимого Маэстро, белоснежного той-пуделя, специалиста по всем вопросам, без устали засовывающего нос в любое дело, каким бы ни занялся хозяин. И уже хотел было кивнуть Боре, но в идиллическую картинку, выстроенную воображением, влез ещё один персонаж. И он отрицательно помотал головой.

– Тогда ко мне, – меланхолично согласился Боря. – И правильно. Поля вчера «Захер» сваяла! И нет, я не ругаюсь, хотя и сказал ей, захер тебе эта возня, если кондитерская через дорогу. Но ты же её знаешь! В кондитерской всё не так, и вместо масла маргарин кладут, и содой бисквит поднимают, ну и так далее. В общем, «Захер» тебе обязательно нужно попробовать. Тебя-то она обделять не станет, а мне только маленький кусочек дала. Я ж опять худею, я тебе говорил?

Борька болтал без умолку, старательно отвлекая друга от собственных мыслей. И ни слова, ни единого вопроса о произошедшем. Потом, всё потом.

До подмосковной резиденции Карлинских, как в шутку называл Волк выстроенный другом дом, добрались на удивление быстро. Ему всегда тут нравилось: до безобразия традиционный, без всяких архитектурных и дизайнерских изысков, но очень уютный особняк, большие прямоугольные комнаты, окна со ставнями, крыша с коньком и такая же классическая, простая и понятная мебель, в основном белорусского производства, из цельного дерева. Вокруг лес, огромные сосны, которые Борька с маниакальной одержимостью старался сохранить во время строительства, не дал срубить ни одной, экскаваторы и бетономешалки с матерящимися водителями лавировали между деревьями. Зато теперь, когда стройка закончилась, на подоконнике в кухне Карлинских то и дело появлялись белки, которым сердобольная Полина оставляла орехи, даже специальное блюдо под них выделила. А когда очередная беличья семья обзавелась потомством и на подоконник стал запрыгивать молодой бельчонок, Поля начала ещё и очищать орехи от скорлупы, чтобы малышу было легче с ними справляться.

Боря как раз в деталях описывал эту историю, подъезжая к дому.

– Внучкá бы ей, – резюмировал он. – Чтобы на него всю эту нерастраченную нежность выливать. А то белки, собаки, кошки. Зоопарк какой-то! Я каждый раз, когда дверь открываю, жду, что на меня новый хвостатый жилец свалится, и только надеюсь, что он не окажется змеёй или ящерицей какой-нибудь.

Волк устало улыбнулся, несмотря на полный разлад в душе. Умел всё-таки Борька поднять настроение в любой ситуации. И сейчас даже хорошо, что можно ничего не говорить. Тема внучков для Карлинских самая болезненная: – единственную дочку, их долгожданного позднего ребёнка, красавицу Мишельку они несколько лет назад выдали замуж, как все еврейские родители, ожидая немедленного продолжения рода. Но Мишель никуда не торопилась, занималась в своё удовольствие фотографией, проводила выставки, колесила по всему миру вместе с мужем-художником и совершенно не понимала переживаний старомодных «предков». Её-то время не поджимало, в отличие от Бориса, который всё же надеялся не только увидеть, но и понянчить внука до того, как нянчить придётся уже его самого.