– Чтобы их побили? Но это же неправильно. Силой ничего не решается.

– Неправильно? – Эля возмущенно засипела в трубку. – Вспомни мировую историю. С агрессорами только силой все и решается. Такие, как Дубенко, по-другому не понимают. И пока ты этого не признаешь, ничего не изменится. В Хогвартс тебя никто не заберет. Хочешь, я сама напишу это объявление?

– Нет, конечно. Не нужно. Я потерплю. Мама вернется, и все наладится.

– Что наладится? Они же тебя всегда доставали и будут доставать, и твоя мама, как и раньше, ничего не сделает.

– Не сделает, но, когда она здесь, я о них почти не думаю и не замечаю. Мама говорит, что все окружающее складывается из наших мыслей и того, как мы сами видим мир. Можно на небо смотреть и видеть светлое и прекрасное, а можно на грязь под ногами.

– Хочешь честно? Я думаю, что все твои проблемы именно из-за этого. Из-за того, что твоя мама кормит тебя этими сказками о светлом и прекрасном. Это же глупость и наив, как ты сама не понимаешь? Ладно, она сама странная, но ты-то вполне нормальная, когда не заводишь подобные разговоры.

– Моя мама не странная!

– Еще какая странная. Носится с тобой, как с пятилетней. Гулять не пускает, даже сообщения в ВК проверяет.

– Она просто переживает за меня. Боится, чтобы ничего плохого не случилось. Разве это странно?

– Очень. А то, что ты не против всего этого, – еще хуже.

– А почему я должна быть против? Я ничего плохого не пишу в сообщениях, а гулять – только лишний раз нарываться на Дубенко. И, знаешь, мне очень неприятно, что ты это сказала. Про меня говори что угодно, а мама у меня хорошая. И я по ней очень скучаю.

– Все с тобой ясно. Тогда не жалуйся больше.

Эля бросила трубку, а я пошла в гостиную, завалилась на диван и долго лежала, тупо уставившись в потолок.

Там, высоко-высоко над землей, сквозь пухлые золотистые облака величественный белоголовый Клювокрыл нес меня в Хогвартс. Нужно было просто прекратить думать о неприятностях. Как раньше. Как я делала это с мамой.

Не смотреть под ноги и видеть Дубенко, а поднять голову и отыскать наверху что-то хорошее и светлое.

– Виточка, привет! – Голос мамы звучал глухо, отдаленно, но успокаивающе. – Как твои дела?

– Все в порядке, мамуль. Новостей нет. Сегодня писали сочинение про месть. Наверное, я плохо написала. Долго возилась и только один раз успела проверить.

– Не может быть. Пишешь ты чудесно. А сочиняешь еще лучше, – мама рассмеялась. – Холодно в Москве? Ты в шапке ходишь? Смотри не переохлаждайся. Кушаешь нормально? Суп у тебя есть?

– Шапку надеваю, суп есть, погода противная. Лучше расскажи, как у вас.

И мама принялась долго и в красках рассказывать об экскурсии на Эмпайр-стейт-билдинг.

А где-то около семи у соседей наверху заиграла музыка. Сначала тихо, едва различимо, приятно разгоняя тишину моей квартиры. Но постепенно ритмы стали мощнее, а мелодии ярче. Послышался хлопок открываемой бутылки шампанского. Вечеринка разгоралась. Стук каблуков, громкий женский смех, мужские голоса и звон посуды.

Воспоминание о нетронутом штруделе заставило подняться. Я зажгла на кухне свет. Делать ничего не хотелось. Даже читать.

Если бы у нас был телевизор, я тотчас отправилась бы его смотреть, но телевизора не было. Мама гордилась этим культурным достижением нашей семьи еще больше, чем отказом от городского телефона, а мой семидесятилетний папа чувствовал себя истинным бунтарем, отдавая его своим знакомым со словами: «Приятной деградации».

Пришлось довольствоваться Ютубом. Я просто включила раздел «популярное» и понеслось: тушение огурцов в виноградном соке, нанесение макияжа большими пальцами ног, прыжок с холодильника в корзину для бумаг, имитация крика шотландских пони, избиение тени палкой для селфи, выстукивание песен Джастина Бибера лбом о водосточную трубу и многое-многое другое.