Я ношу доспехи.

Сейчас вы прочтете мне нотацию, назовете избалованной, скажете: «Тебе очень повезло, ты оказалась в райском месте, но ведешь себя, как пресыщенная дамочка, презирающая горы, пляж и море!»

А вот и нет! Не угадали!

Попали пальцем в небо!

Я все это обожаю – и пляж, и воду!

В вернонском бассейне я плаваю, что называется, до посинения (выражаясь НЕ фигурально!), наматываю одну стометровку за другой – в стиле Аджани[29].

Удивительные слова. Генсбур – великий человек. Бессмертный. Он прикуривает одну сигарету от другой, меняет женщин и будет писать отпадные песни до скончания времен.

Кстати, о воде… Сделаю одно признание. Уже несколько месяцев со мной происходит нечто странное. Хочется сменить нуар Тима Бёртона на синий. Это началось два месяца назад. Без предупреждения. В кино.

«Голубая бездна»[30]. Средиземное море, подводные съемки, саундтрек Эрика Серра, белые и бирюзовые фасады греческих домов.

Бац! Меньше чем за два часа я по уши влюбилась в дельфинов, ну и – немножко – в их друга-человека. Не в очкастого сицилийца[31], а в другого – ныряльщика с бездонными глазами…

Жан-Марк Барр…

Я та́ю от одной только мысли о том, что, купаясь в море, погружаюсь в одну с ним воду. Кажется, фильм снимали здесь, в открытом море близ мыса Ревеллата.

Черная, как панцирь, чернота, а сердце выкрашено в синий цвет.

Вы ведь никому не расскажете, мой наперсник? Я вам доверяю. Доверяю собственную жизнь.

Я на пляже де л'Альга. Пишу, сидя на песке. Лунный серп словно забыл, что уже рассвело, море-лягушатник флуоресцирует, плещется о берег, хлюпает и потихоньку обкусывает его, а мальки проскальзывают сквозь пальцы рук и ног купающихся.

Из всей семьи Идрисси на пляж со мной пришла только мама. Папа снова куда-то отправился. Это странно, но здесь, на своей родине, он становится непоседой, а в Париже большую часть времени лежит на диване. Нико наверняка где-то гуляет со свитой девчонок, поэтому времени у меня мало, нужно за ним присмотреть, чтобы быть в курсе хитроумных козней старшего братца.

Вокруг нас полно незнакомых людей. Обожаю сидеть на песке с дневником на коленях и наблюдать за жизнью других. Вот вам пример. В трех полотенцах от меня сидит очень красивая женщина с голой грудью. Нет, она не топлес, просто кормит малыша. Это потрясающе, но и очень противно. Странно? Конечно…

Мама тоже смотрит на нее – с завистью.

Она лежит на полотенце метрах в пяти от меня.

Как будто я – не ее дочь.

Как будто она меня стыдится.

Как будто я – единственное слабое место моей идеальной мамочки.

Подождите секунду, мне нужно перевернуться, загородить собой дневник, чтобы мама, не дай бог, не прочла через плечо. Составлю ее словесный портрет в трех пунктах. Упомяну все самое хорошее и самое гадкое.

Пункт 1. Маму зовут Пальма, это венгерское имя. Мои дедушка и бабушка родом из Шопрона, города близ австрийской границы. Иногда я называю свою мать Пальма Мама.

Пункт 2. Мама высокая и красивая. Худая, стройная и породистая… Ее рост без каблуков – метр семьдесят пять, представьте, как она выглядит в вечернем платье и на шпильках! Ноги длинные, как у цапли, лебединая шея, глаза огромные, как у испуганной совы, при это сама – миниатюрная, как колибри.

Говорят, иногда гены перескакивают через поколение.

Подтверждаю!

Врачи, изучавшие мой случай, сошлись во мнении, что я практически перестала расти и вряд ли буду выше метра пятидесяти пяти. «Как миллионы и миллионы других женщин, – сказали они и добавили мне в утешение: – Если у тебя родится дочь, она, вполне вероятно, будет похожа на свою бабушку!» Многообещающее заявление! Предпочитаю о нем не думать и перехожу сразу к третьему пункту.