– Пять групп преобразований, насколько я помню: с волновой функцией пси, с масштабным фактором, определяющим радиус Вселенной, плюс планковские петли, плюс скалярное поле, сыгравшее главную роль во время Большого взрыва…

– Плюс скалярный потенциал, запускающий инфляционное расширение Вселенной, – с улыбкой закончил Лебедев. – Вы и в самом деле профессионал.

– Да какой там профессионал, – махнул рукой Никифор, – уже десять лет не занимаюсь физикой профессионально, служа Отечеству на другом поле. Но интересуюсь, конечно, всеми открытиями и достижениями, особенно в области космологии и теории всего. Будучи студентами, мы с приятелями долго спорили, будет ли она создана когда-либо.

– К сожалению, мы по-прежнему далеки от решения этой проблемы. Ближе всех к теории объединения всех физических сил подошла теория суперструн, М-теория, но и она не учитывает пока всех нюансов реальных взаимодействий.

Никифор снова вспомнил, что Баринов предупреждал его о «нюансах». Интересно, начальник отдела знал что-то о теме работ Истомина или нет?

– Кстати, с какой стороны Истомин подходил к исследованию Уилера? Со стороны космологии или квантовой гравитации?

– Он начал разбираться, почему в этой формуле отсутствует фактор t, то есть время, хотя она как раз и определяет существование времени как фундаментального свойства Вселенной.

– И что же? К чему он пришёл?

– Он продолжил теоретические выкладки Ли Смолина и Джулиана Барбура и просчитал новый подход к проблеме в необычной области – активное управление энтропией. Во всяком случае, так эта тема отражена в плане работ нашей лаборатории.

– Управление энтропией? – удивился Никифор. – Что за чушь? Каким образом энтропией можно управлять? Ведь второе начало термодинамики незыблемо: энтропия с течением времени только увеличивается, и даже жизнь, в какой-то степени уменьшающая энтропию локально, полностью с ней справиться не в состоянии.

– Глеб Лаврентьевич нашёл способ повернуть стрелу энтропии как раз на уровне локальности, в небольшом объёме, и продолжил работу, надеясь получить масштабную инверсию.

– Не понимаю.

Лебедев развёл руками.

– Даже мы не совсем понимаем его посыл. Термодинамика вместе со вторым началом не является фундаментальной физической теорией, а лишь выражает статистику поведения больших ансамблей частиц от самых малых – травинок и песчинок, до масштабных – галактик и их скоплений. А статистическое поведение совершенно безразлично к направлению как энтропии, так и времени. Если повернуть их стрелы обратно, плюс на минус, ничего не изменится, уравнения останутся идентичными.

– Это мне понятно. А замысел Истомина не понятен.

– Всё упирается в парадоксы причинности и необратимости. «После» – вовсе не значит «вследствие». Чисто логической причиной события может быть не только прошлое положение вещей, но и некая цель в будущем, понимаете?

– Нет, – честно признался озадаченный Никифор, наморщив лоб. – Вы хотите сказать, что Истомин нашёл что-то в будущем? То есть, по его мнению, не только прошлое оставляет следы в настоящем, но и будущее?

– Не так лобово, но в принципе верно.

– Метафилософия.

– Если хотите – да, метафилософия, но Глеб Лаврентьевич нашёл зацепку и трудился над воплощением своих идей на практике.

Никифор вспомнил работающий в гостиной учёного необычный аппарат в форме люстры.

– Он вам показывал результаты?

– Какие результаты? Это всего лишь теория, хотя и очень привлекательная, если учесть будущий практический выход.

Никифор озадаченно почесал в голове. Судя по интерьеру в квартире Истомина, физик занимался не только теорией, но и практикой. Интересно, почему он не делился своими достижениями с начальством института?