– Абсолютно, – ответила она. – Я так любила бабушку и надеюсь, ее дух будет иногда навещать меня.

– Ее ведь кремировали, правда же? – с каждым словом глаза Брук расширялись все больше.

– То всего лишь плоть. Дух бабушки продолжает жить в сердцах ее внучек.

Дана разложила свои джинсы в шкафу на три стопки: на выход, для работы и поношенные. Сед, дай бог ему здоровья, уже успел вынести из комнаты все бабушкины вещи.

Она приезжала в гости к бабушке Энни хоть и редко, но все же чаще, чем две другие, «законные», внучки, поэтому к черту всех – она заслужила право поселиться в доме.

Пусть эти две самовлюбленные принцессы выберут себе по коттеджу, лишь бы не мешались под ногами, пока она будет стараться руководить этим гигантским бизнесом.

Гэвин, отец Даны, отказывался признавать ее своей дочерью, но ее голубые глаза неизбежно выдавали в ней род Клэнси. Она была внебрачным ребенком, последствием бурной пьянки на вечеринке у озера, когда ее отец и мать еще учились на последнем курсе. Они выиграли баскетбольный матч, и после игры все поехали отмечать победу. Бабушка Энни приняла ее в семью и относилась как к родной, несмотря ни на что. Именно бабушка заставила мать Даны указать Гэвина Клэнси в качестве отца в свидетельстве о рождении и официально присвоить ей фамилию Клэнси, хотя ее родители и не были женаты.

– Золушка и ее злобные сводные сестры, – захихикала Брук.

– Сестры на лето, – сказала Дана. – Так мы называли друг друга, когда летом приезжали к бабушке. Никакая я не Золушка, а они мне не сводные сестры, а единокровные.

– Ну ладно, – вздохнула Брук. – Но я все равно рада, что мы поселились тут и у меня будет своя комната, та, в которой мы всегда спали, когда раньше приезжали сюда. Так непривычно, что бабушки больше нет.

Дана думала, что уже выплакала все слезы, но когда она заметила, как у подножия кровати аккуратно лежит старое лоскутное одеяло, такое знакомое, то не выдержала, и река снова вышла из берегов. Она упала в деревянное кресло-качалку, где бабушка много раз укачивала маленьких Харпер и Тауни на ее глазах, и дала волю своей скорби.

Брук кинулась к ней и тоже начала плакать, прямо на полу возле кресла.

– Пора прекращать, мама. Это же съедает нас изнутри. Давай сменим тему и поговорим, например, в какую школу я буду ходить.

– Во Франкстон. Это государственная школа, – ответила Дана, вытирая слезы с лица Брук рукавом трикотажной кофты.

– Ездить в тот малюсенький поселок, который мы проезжали? – взвизгнула Брук, едва не сорвав голос.

– Я ходила туда до восьмого класса. Ничего страшного со мной не случилось, так что и ты привыкнешь, – сказала Дана, выдавив из себя улыбку. – Изменения всегда идут на пользу. Не забывай об этом. Зато тут у тебя есть своя комната и мы живем в доме, а не в крохотной студии на задворках конюшни.

– Ну, мам, я ведь никогда не ходила в государственную школу. У них, наверно, даже форму не носят, – захныкала Брук.

– Ты всегда находишь себе друзей, куда бы мы ни переехали, – возразила Дана. – Если все сложится, то, может, и в старшую школу тоже пойдешь туда.

– Ни за что! – воскликнула Брук. – Там же абсолютная глушь. У бабушки даже вай-фая нет!

– Привыкай, дорогуша. Возможно, мы здесь надолго, – сказала Дана. – Распакуй свой чемодан и разложи вещи. Нам нужно быть в кафе в полдень. Если повезет, то уже завтра откроемся для посетителей. Радовалась бы, что будешь ходить в школу, а то могла бы драить коттеджи целыми днями.

– Только не это! – Брук прижала ладони к щекам. – Ты пошутила?

– Если ты рассчитываешь получать небольшую оплату, как тогда на конном ранчо, то придется помогать по хозяйству на выходных и летом. Скорее всего, нужно будет убирать комнаты или помогать в кафе, но работать все равно придется.