– …не может быть! – воскликнул Туров. Он озадаченно нахмурился.

– Да, и это никак не укладывается в земных умах. Вот уже двадцать лет…

В потолке лаборатории зажглась красная лампочка. Заверещал зуммер. Унбегаун взглянул на наручный хронометр.

– О! Время пришло. Ты должен взглянуть.

– На что?

– Тебе, как новичку, это обязательно. Первая, так сказать, наука…

Таинственно улыбаясь, Унбегаун взял Турова за рукав и через всю комнату подтащил к какой-то трубке, торчащей из стены. Трубка заканчивалась черной маской – специальные очки или окуляры.

– Смотри туда. Там зеркала, фильтры – глаза не обожжешь.

Туров опустил лицо в пластиковую маску. И тут же схватился за Унбегауна: от внезапного зрелища у него перехватило дыхание. Он впервые увидел звездное небо Гайи.

Система перископов, с подсветками и фильтрами, выведенная на поверхность планеты, позволяла окинуть взглядом всю панораму.

Перед глазами ошеломленного Турова во всю ширь распахнулась настоящая гайянская ночь: глубокое черно-фиолетовое небо, густо усыпанное голубовато-серебряными и золотыми огнями. Незнакомые созвездия казались такими яркими и близкими, как будто до них можно было достать рукой. В зените небосвода сияла широкая, завитая вправо спираль – звездный лабиринт Галактики. Где-то там, среди множества других звездных систем, скрывалась Солнечная система и родная планета. Три тонких полупрозрачных сферы разного цвета и диаметра уходили к горизонту, растворяясь в ночи, словно хрусталь в воде. По земле стелилась бледная дымка.

Туров осторожно выдохнул… и небо разорвалось.

Ослепительно белый луч вскрыл фиолетовую тьму – будто кто-то расстегнул молнию на куртке… Небо распалось на половинки; из разрыва полетели искрящиеся огни. Разноцветные стрелы ударили в горизонт, расширяя прореху в небе. И вслед за тем весь свет мироздания рухнул на поверхность планеты. Белое сияние пало и растворило в себе Гайю: холмы, море, лес, верхние люки лаборатории…

Турову показалось, что он ослеп. Жалобно ойкнув, он дернулся… и открыл глаза.

Балансируя на одной ноге, он стоял, держась за стену.

Немного придя в себя и застеснявшись присутствия напарника, Туров осторожно глянул в перископ.

Там был все тот же, уже виденный им гайянский пейзаж – серебристые волны песка, черная полоса моря и голубой частокол леса вдали. Белесая мгла небес подсвечивалась с запада розовым шаром спутника C – самого крупного из трех лун Гайи.

– Который час? – хрипло спросил Туров.

Унбегаун кивнул и, поперхнувшись, будто у него в горле что-то застряло, ответил:

– Прошло три минуты.

– Так и мозги можно потерять, – отдуваясь, заметил Туров.

– Та ни! – махнул рукой беззаботный Унбегаун. – А зверская штука, скажи!?

Туров не ответил – восстанавливал сбитое дыхание.

В 8.30 утра автоматический регистратор Базы затребовал новую порцию сведений от наблюдателей с 17-го участка.

Туров пододвинул ближе к лицу капсулу микрофона и монотонно зачитал по готовым таблицам поправки к показателям с внешних приборов.

Прошло уже две недели с момента его появления на участке. Он уже уяснил распорядок работы лаборатории, познакомился с привычками напарника, да и вообще – втянулся.

Регистратор принял информацию, и, в свою очередь, сообщил приятным механическим баритоном:

– Сегодня вторник, 29 апреля по земному календарю. Иды дождей по римско-гайянскому календарю. Взрыв неба ожидается через 7 часов 15 минут. Давление звездного ветра прогнозируется на уровне нормы. Уровень радиации на момент взрыва составит 155 микрорентген…

В рубку, зевая, вошел Унбегаун, рыжий, толстый и, как обычно, после сна, с помятой физиономией. Туров прикрутил громкость.