С того вечера, как нашла монеты и нож, Алис постоянно перемещалась, ночуя то на улице неподалеку от Храма, то за деньги на какой-нибудь барже, швартовавшейся в Речном Порту. Совсем недавно она подыскала комнату-келью, угнездившуюся в глубинах Дворцового Холма – в районе под названием Старые Ворота. Громадные крепостные сооружения прежних лет взбирались там от реки ко дворцу по восточному скату.

Алис прислонилась к каменной кладке, предохранявшей крутые петли дороги от обрушения в воду, и смотрела, как на востоке поднимается солнце. Под ней лежала лишь четверть спуска по черной груди горы, но и отсюда взгляд достигал Долгогорья поверх улиц Новорядья с Притечьем. Город в утреннем свете казался покрытым золотой кровлей. Обман зрения. Состоял он из камня и дерева, черепицы и кирпича. И мнился прекрасным лишь издали.

А внизу, на самом южном из четырех мостов, подведенных к Старым Воротам, – том, что охватывал северную кромку Ильника и тянулся до Притечья, – показалась идущая на встречу с ней Сэммиш. Алис наблюдала за маленькой фигуркой, на таком отдалении – куколкой, со сложной смесью предвкушения и ужаса, признательности и негодования, а также растущей тревоги. Неплохо иметь такую сообщницу, когда хочешь распутать, что же произошло, – глаза и уши девчонки годились там, где Алис опасалась появляться сама. Вот и в глухом прежде деле забрезжил просвет. Они уже выяснили, что никто не объявлял награды за голову Алис. В кабаках не интересовались, куда она подевалась, разве что поминали в праздной болтовне мимоходом. Никто не подваливал и к ее матери, не докапывался о последних занятиях Дарро. Все это важно было узнать, и все это на свой лад успокаивало.

Ей стоило быть довольной – и отчасти так оно и было. Но Сэммиш не Дарро, а добрый кусок сердца Алис чувствовал себя преданным всеми людьми, кто им не был. Всеми, кто жил в этом городе. В этом мире.

Сэммиш достигла конца моста и начала долгое восхождение по склону Старых Ворот, вместе с загибами дороги выпадая из вида и появляясь опять. И постепенно росла, теряя куклоподобность. Алис невольно потянуло спуститься навстречу, и она с возмущением гнала это чувство, пока не оказалось поздно – Сэммиш сама до нее добралась. Тогда Алис почуяла укор совести и возмутилась уже ему.

Добравшись, Сэммиш присела на корточки. Солнце полностью взошло, с восточных крыш облезло золото, а река еще не приобрела ослепительный блеск. Мимо проехала телега, с привязанным сзади мулом в качестве тормоза против влекущего вниз притяжения. Подруга вынула из рукава пирожок с золотой корочкой и начинкой из ягод. Алис признательно кивнула и впилась в еще теплую, хрустяще-солоноватую сладость. Она и понятия не имела, насколько оголодала.

Сэммиш припасла пирожок и себе, и обе молча поели. Сэммиш первой подала голос:

– Я нашла того синего плаща.

Алис посмотрела на девушку в упор. В уголках мутно-карих глаз Сэммиш приплясывало удовольствие.

– По крайней мере, мне так кажется. Ты говорила, он назвался «Таннен Чего-то там».

– Ты нашла того, с которого Оррел снял пояс?

– По-моему, да, – сказала Сэммиш. – Ручаться, правда, не буду. Это ты его хорошо рассмотрела, и этот, мой, в городской страже не служит. Но по имени Таннен, как раз того возраста и телосложения. Думаю, все-таки он.

– Где?

– На складе у Камнитов. – Сэммиш махнула рукой над водой. – Знаешь, с синими дверьми, возле канатчиков? Перед гильдией? Причем недавно туда устроился. Не потому ли, что потерял должность в страже?

Алис сунула в рот последний кусочек и подалась вперед, будто усилием воли могла различить цвет дверей на том берегу. Некое чувство распускалось у нее в голове. Дать имя этому ощущению она не могла, но оно согревало и дарило легкость в груди. И еще от него не было больно. Непривычно, когда что-то не причиняет боль. Башка шла кругом.