– Что значит, «не по-нашенски»? Вместо штанов юбки, что ли?

Дед от меня отмахнулся.

– Да не юбки! Не могу сказать точно. Ночь ведь, темно. Только так, очертания. Вроде как, одежда расшитая, не то шкурами, не то какими кусками ткани, и рубахи длинные, чуть не до колен. В общем, толком-то я и не разглядел. Уже стал в предбаннике присматривать хоть какое орудие, палку там, на худой конец или еще что. Думаю, хоть шумну, чтобы, значит, хозяев-то разбудить. А тут слышу, дверь в избу заскрипела. Я к щели-то приник, – Авдей посмотрел на меня настороженно. Видимо, переживал, не сочту ли я такой его поступок недостойным. Но я сидела, почти не шевелясь, внимательно слушая рассказчика, и кроме неподдельного интереса, мое лицо больше не выражало ничего. Успокоившись на мой счет, старик продолжил. – Гляжу, на крыльце Айникки стоит. А те, которые пришли, ей в ноги, низко так, почти до самой земли поклонились, словно барыне какой, али царице… – Дед слегка крякнул, смущенный цветистостью своей речи, и продолжил. – Ну вот… А потом начали они что-то ей шепотом говорить. Вроде как, встревожены чем были или даже напуганы. Слов-то я не слышал, но и так было ясно, что не простые это люди, и, что к бабке твоей они тоже не просто так пожаловали. Айникки им что-то строго так ответила, видать рассердилась. Те руки к груди прижали, и давай ей опять до земли кланяться. А один проговорил громким шепотом: «Все сделаем, как велишь, Великая…» Это он бабке так твоей сказал: «Великая…» Мне тут вдруг как-то не по себе сделалось, и страх какой-то накатил, ажно, ноги затряслись. Хотя, с чего бы… Я двери-то в предбанник затворил, да только тихо не получилось. Скрипнули. Тихохонько так, но Айникки, все одно, услыхала. С крыльца спустилась и к бане пошла. Вот тут-то у меня душа в пятки и ухнула. Ну, думаю, все… сейчас превратит в какого червя или в жабу… – Дед замолчал, тяжело вздыхая, а я растерянно на него хлопала глазами. Он это что, серьезно, или издевается?! Только открыла было рот, чтобы призвать его к порядку, как он продолжил. И я отложила свои возмущенные высказывания до другого раза. Очень хотелось дослушать. – Вот сижу я на лавке, сам ни жив, ни мертв от страха. Даже про то, что нога болит, позабыл вовсе. Айникки в предбанник зашла, понятное дело, меня увидала. Ругаться не стала. Села на краешек лавки и говорит: забудь, мол, все, что видел и слышал, иначе худо будет. И, вроде бы, не грозит вовсе. Тихо так, почти ласково говорит. А у меня от ее «ласковости» аж волосы на голове дыбом встали. И тут, не знаю, что на меня нашло. Не иначе, как черт в ребро толканул. – Проговорил он сокрушенно. – Я возьми да спроси: Кто это, мол, такие? И почему они тебя «великой» зовут? Айникки так усмехнулась тихохонько, а мне совсем сделалось не по себе. Сижу, да про себя сам себя кляну. Ну кой черт меня за язык-то тянул?! А она мне и отвечает: дескать, ты что, Авдеюшка (это она меня так всегда ласково звала, Авдеюшка) думаешь, живешь ты на земле, где каждый сам по себе, что хочет, то и делает? Я удивленно на нее уставился и про страх свой непонятный забыл. А она: нет, говорит, все идет в этой жизни по писаному. Что на роду написано, то и исполняет каждый. А иначе, такой бы хаос начался, что мир людской давно бы уже сгинул. Но есть те, кто думает, что умнее Создателя. Предначертанное исполнять не хотят, а все норовят в боги сами пролезть. Для чего лезут туда, куда им и вовсе не положено, словно дети малые со спичками балуются. Мечтают поджечь все. Только, не думают они, что сами в этом огне-то и сгорят. Думают, что смогут управлять божественным пламенем. Глупые… Что с них взять. Вот и стоим мы на страже, огонь знаний охраняем. Незримым воинством оберегаем людей, да храним мудрость, предками заповеданную. Я молчу, уши врастопырку, каждому слову ее внимаю, хоть и не понимаю всего. А она взглядом меня окинула, и с насмешкой так спрашивает: Надеюсь, говорит, ты не уподобишься тем, кто по глупости спичками балуется? Я башкой так замотал, что думал от шеи оторвется от усердия. А Айникки глядючи на меня только головой покачала, и уже без насмешки, серьезно так: Опасное это дело – род людской бдить, да от собственных глупостей остерегать. Поклянись, что никому живому словом о том, что видел, и о том, что я тебе рассказала, не обмолвишься? А нарушишь слово, я и с того света тебя прокляну. Знамо дело, поклялся я. И знаешь, мне словно легче сразу стало. Даже боль в ноге как-то прошла сама собой. И с той поры, я ни словом, никому… Только, вот сейчас тебе рассказал. Но, думаю, бабка твоя меня поймет и простит. – Он кивнул в сторону копошащегося возле бани Найдена. – Вот он, знак, баню твою топит. Видать, и вправду, время пришло. Эхе-хех… Думал, может сподобит меня век людской Господь спокойно дожить. Но, видать, планида моя такая…