Я тоже хочу такую суперспособность. Я и мой потрепанный вид.

Уверенно подойдя ко мне, парень проговорил:

– Хорошо, что ты здесь. Не говори Алессе, что видел. Она знает, вы спали вместе, но думает, что утром ты просто ушел. А ты ничего не видел, ясно? – повторил он.

Марио сощурил желтые глаза, буквально въедаясь в меня. Он умел уговаривать… точнее, заставлять. Видимо, путем запугивания. Но мне двадцать один, и я куратор, поэтому мне не страшно.

– Я буду молчать, если расскажешь, что с ней, – хмыкнул я, спокойно сев на диван.

Марио с минуту таращился на меня, а потом холодно произнес:

– Я не стану говорить.

Черт, я разочарован.

– Почему?

– Это будет еще хуже, чем то, что ты просто видел.

– Если я уже видел, я могу и узнать.

– Нет, это касается только нас с ней. И нашей семьи.

Я прикусил губу, кивнув. Хилл оставался непреклонен, но мне было слишком интересно. Я решил блефовать.

– Дело твое, – пожал плечами я. – Спрошу у Алессы.

Марьен поежился и напрягся.

– Не смей!

Я улыбнулся.

– Ты не представляешь, как это будет дерьмово и низко, если ты так поступишь, – прошипел он.

– Да что происходит-то? – не выдержал я и вскочил на ноги. – Что было? Что это за тайна такая?

Мне показалось, что Марио даже заскрипел зубами от накатившей ярости. Его кожа выглядела еще более бледной и придавала ему жуткий вид. Пусть я немного и смутился, но считал свое поведение целиком правильным.

После того, что я увидел, будет справедливым мне это объяснить. К тому же, если я ее куратор, то обязан знать все.

Марио же напрягся. По глазам я видел, что он решает, говорить мне или нет.

– Но ты ей никто. Ты даже не воспринимаешь ее серьезно.

Хилл подошел к дивану и сел на него, запустив пальцы в волосы. Он явно занервничал, понимая, что все же придется рассказать.

– Я воспринимаю ее серьезно: занимаюсь ею, учу, готовлю к соревнованиям. От нее зависит и мое будущее тоже, – ответил я. – Для лучшего результата я должен знать все. Разве я не прав?

Марио плотно сжал губы, начав выкручивать себе пальцы от беспокойства. Наконец он сдался, выпрямился и посмотрел на меня.

– Ладно. Но, клянусь Микеланджело, если ты скажешь ей хоть слово о том, что я тебе все рассказал… Или хотя бы намекнешь на болезнь… Обещаю, ты пожалеешь.

Он сказал это действительно серьезно, с нескрываемым ядом и угрозой в голосе. Марьен был уверен, что из-под земли меня достанет, если проболтаюсь. Я кивнул в знак согласия.

Хилл тяжело вздохнул, а потом заговорил:

– Не знаю, сказал тебе Маттиас, наш дядя, или нет, но, в общем, у нас есть только отец. Мама умерла.

– Заражение крови, – подтвердил я. Да, Матте рассказывал, когда пытался пихнуть Лисс мне в ученицы.

– Верно, заражение крови было сопутствующим осложнением. В общем… у мамы оказался запущенный случай. Капельницы ей делали нечасто: группа крови редкая, четвертая отрицательная. У Алессы такая же, но в том возрасте ей еще нельзя было становиться донором. Хотя она пыталась. И делает это до сих пор, сдает кровь постоянно. Однако переливание уже не улучшало маминого состояния, все становилось бессмысленным.

Мне стало стыдно от того, что я спросил у Алессы про следы уколов. Я давно это заметил, а в тот день намекнул, что она может быть наркоманкой.

Черт, я – отстой.

– Наша мама умирала мучительно. Ее лихорадило, она дергалась, бредила, выла от боли… Мы с Лисс поочередно сидели с мамой в палате. Но ее смерть застала именно Алесса. В ту ночь она осталась у ее кровати. В один момент маму начало трясти сильнее, чем обычно. Она вся побелела… Алесса впала в панику. Никого рядом не было, несмотря на то что Лисс несколько раз пыталась вызвать врачей. Она не могла побежать за ними и бросить маму одну и не могла ей ничем помочь…